Ястреб халифа

– Два года. Год мы его везли в аш-Шарийа, да простит нас Всевышний… И не сказать чтобы эти годы оказались легкими для него. Впрочем, я думаю, что, лишившись своего колдовского камня, он никак не может управиться с собственной Силой. Последний перерасход был очень тяжелым, я уже держал печать наготове… Ну и…

Тут астроном замялся и замолчал.

– Что?.. – грустно спросил Аммар.

– Я думаю, что, будь вокруг него побольше сумеречников или… других существ, с которыми Сумерки в родстве, ему было бы легче. А так – одиночество никогда не приводило к приливу сил. Скорее, к упадку. Я обрадовался, увидев его под Фейсалой в обществе джиннов.

– Да уж, с аураннцами он сдружился так, что я даже не знаю, хорошо это или плохо, – хмыкнул Аммар.

– Послезавтра утром увидим, – улыбнулся Яхья и поднялся на ноги. – Хватит казниться. Тебе пора спать, о дитя.

Спать Аммар не пошел и потом вспоминал произошедшее с мрачной мыслью – надо всегда слушаться старших.

В башню, в которой находился маленький круглый покой, где держали Тарика, можно было пройти по верху стены. По стене-то он и пошел – поглядывая время от времени вниз и подавляя головокружение. Говорили, что отвесные обрывы Черной пропасти уходят вниз на полкуруха[53] – а уж дальше крошатся на красноватые, полосатые, словно слоеный пирог, длинные скалы, полого расползающиеся в долине.

На площадке башни в большой железной жаровне ярко горел огонь. Завернутый в мохнатую овчину воин кивнул Аммару. Халиф ответил таким же кивком – в горах все менялось, и братство по оружию, готовность встать спиной к спине, если нападут кутрубы или дэвы, казались естественным и непререкаемым законом жизни.

Узкая лестница с протертыми до глубоких выемок ступенями круто забирала вниз, пробуравливая тело башни. Оказавшись перед призрачно колышущимся белым полотнищем, Аммар на мгновение замер. А потом кивнул самому себе и шагнул под светлую ткань.

И тут же уперся лбом в деревянную решетку. Вот те раз, никакой решетки он не помнил. Всмотревшись в глубину темного покоя, Аммар прислушался.

Тишина. Тарик лежал неподвижно. Больше в комнатке не было никого. В синеватом ночном свете, падавшем из скошенного окна-бойницы, Аммар видел бледное пятно лица, разведенные в стороны руки и белую джуббу, покрывавшую нерегиля от груди до пят.

Юноша легонько толкнул решетку – и та подалась. Скрипнув, отворилась, и Аммар, непонятно почему крадучись, вошел в комнату, такую крошечную, что, сделав два шага, халиф оказался рядом с нерегилем. И сел у его левого плеча.

– Тарик!.. – тихо позвал он.

Самийа лежал, отвернувшись. Из черных волос остро торчало маленькое ухо.

– Тарик!..

Ухо шевельнулось и явственно насторожилось.

– Ты меня слышишь? Эй!..

Медленно раскрылся большой серый глаз.

– Тарик! Ну проснись же!

Он разбудил его тогда, под Исбильей, разбудит и сейчас.

Усыпить, надо же. Как будто ему предлагали добить сломавшую ногу лошадь.

И Аммар, поколебавшись, положил ладонь на голую кожу плеча нерегиля:

– Тарик!.. Это я, Аммар! Ну давай просыпайся!

Самийа смежил веки.

И тут же резко их распахнул. И сел – одним сильным движением.

Встретив взгляд голодных, засасывающих страшной жаждой глаз нерегиля, Аммар попытался отодвинуться, но не смог. Крылья бледного носа раздулись, принюхиваясь. Тонкие губы раздвинулись, открывая зубы. Оцепенев до холода в пальцах, Аммар проследил оценивающий взгляд оголодавшего существа и понял, что сейчас его цапнут в левую сторону шеи.

– Аааааа!!! – Он нашел в себе неожиданные силы заорать.

В ответ с лестницы прозвучал резкий окрик на чужом языке.

Нерегиль прищурился и зашипел на кого-то за спиной Аммара. Спина его выгибалась, запястья пытались вывернуться из крепких толстых пут. Каким-то странным сознанием Аммар отметил, что узлы на полотенцах давно затянулись в окаменелые комки – о Всевышний, самийа рвется, постоянно рвется с привязи, чтобы кого-то сожрать, дошло до него наконец, прошибая холодным потом и запоздалым ужасом.

– Я же сказала – не ходите сюда, господин.

Голос Йемайи, говорившей на ашшари, звучал так же певуче. Сумеречница властно отодвинула ошалевшего Аммара, и тот неловко отполз к двери. Снизу вверх он смотрел на то, как серебрящаяся в ночном свете женщина делает шаг – а нерегиль рвется и шипит. Еще шаг – еще рывок. Йемайа скользнула Тарику за спину, припала на колени, схватила самийа за волосы и, откинув голову себе на плечо, ткнула золоченым ногтем куда-то под подбородок. По телу нерегиля прокатилась судорога, и он затих, медленно оползая на пол.

Осторожно уложив обмякшее существо на ковер, лекарка наконец посмотрела на Аммара. Тому хотелось провалиться сквозь пол от стыда.

– Я… я только…

В ответ сумеречница уткнула изогнутый блестящий коготок куда-то за спину юноши. Проследив взглядом направление, Аммар заметил на деревянной решетке белую квадратную бумажку. Прибитую длинной золотой шпилькой. С бумажки смотрел вытянутый, обрамленный ресницами глаз. Ахнув и завертев головой, Аммар только теперь увидел, что такие бумажки висят в комнате повсюду – их белый неровный ряд опоясывал круглые стены башенного покоя.