Ястреб халифа

За спиной Айши весело рассмеялась Шурейра – девочка красовалась в ярко-алом расшитом платье и такой же красной с золотом шапочке-шашийе. Ее мать, Таруб, выбрала остаться с мужем: после похищения торговцы вывезли их на восток, и женщина досталась наместнику Фаленсийа. Это был пожилой добрый человек. Он сразу взял Таруб в законные жены: его первая супруга давно болела и не могла больше рожать детей, а все четверо малышей умерли один за другим, не пережив младенческого возраста. Наместник не только безропотно передал Шурейру явившимся в его дом людям из тайной стражи, но и разрешил любимой супруге отправиться на свадьбу. Но Таруб отказалась ехать – она была на втором месяце, и ее тошнило от любого запаха. Зато Шурейра беззаботно веселилась: халиф пообещал ее просватать за одного из военачальников, и девушка щебетала с невольницами, расспрашивая про каждого – женат ли, да каков нравом, да красив ли и обходителен.

Другие женщины из харима старого Умара тоже разлетелись, как птички из открытой клетки в праздник весны. Один лишь Иман с матерью оставалась пока в Малаке – бедная девочка лежала при смерти.

Так что сейчас рядом с Айшой сидели лишь мать и Фатима. Дочка Фатимы, юная Асет, веселилась вместе со всеми, вытаскивая из ларцов и прикладывая к себе драгоценности, поднесенные Айше в подарок женщинами харима.

Старшая госпожа, Утайба умм-Амир, матушка покойного отца халифа, приняла невесту в своих комнатах и потрепала по щеке морщинистой рукой:

– Какая ты красивая, дочка, какую радость ты мне доставила… Теперь у моего непутевого внука будет красавица-жена, смотри, роди нам кучу мальчишек, я уж заждалась правнуков!

И подарила ей крученое золотое ожерелье ханьской работы с подвесками в виде огненных птиц и драконов.

– Ой, ой, смотри, сестричка, какая красота!

Асет с подружками – теперь к ним на ковер присела Шурейра, ярким пятном выделяясь даже в пестрой стайке девушек, – в шесть рук вынимали из ларца ослепительную, сверкающую золотой вышивкой-гладью ткань. Платье знаменитого шекинского шелка, темно-синее с зелено-коричневыми узорами, переливалось шитьем на солнце. Девушки захлопали в ладоши от восторга и принялись просовывать невесомую тонкую ткань сквозь золотое колечко. И что вы думаете, рассыпающийся складками шелковый ворох покорно прошел испытание – с торжествующими возгласами девушки вытащили платье с другой стороны кольца.

И тут со стороны розария зазвенели струны старинной лютни, и голос певца вывел:

– О прекраснейшая из девушек, выйди ко мне походкой газели, покачивая бедрами, о, выйди ко мне!

Когда опытный музыкант пел, казалось, что много голосов звучат в странной, расходящейся, словно тысяча тропок сада, гармонии. Девушки мечтательно смежали веки, проводя пальцами по приоткрытым губам, по созревшим грудям, откидывая головы с тяжелыми косами, – выйди ко мне, покачивая бедрами, о любимая!

– Госпожа, позвольте, я сниму с вас браслеты. – Утба стояла на коленях и улыбалась.

Айша молча кивнула. Невольница вскинула быстрый-быстрый взгляд и зыркнула на кого-то, кто стоял за спиной невесты.

Ну что ж, Айша знала – там переглядывались и пожимали плечами. Царевна-несмеяна, статуй мраморный, рыбина холодная, нечувствительная, – харим Аммара ее, понятное дело, ненавидел. Умейядская выползня, дочь и сестра казненных предателей, самое место тебе на дне Тиджра, не хенну тебе к щиколоткам, а тяжелый камень, стой на дне, качай рукавами, распускай волосы к водорослям по течению. И смотрите, как сидит, – букой, хоть бы посмотрела на кого, так нет же, ни улыбки, ни веселого взгляда за все десять дней, как ее сюда привезли, сучку гадкую, неблагодарную, мордой мрачную.

Заметив косые взгляды и перешептывания, мать наклонилась к плечу Айши:

– Что с тобой, доченька? Хоть бы ты улыбнулась, право дело, люди же смотрят… А ну как скажут повелителю, что ты не рада?..

– Да, матушка, – покорно ответила девушка.

И улыбнулась невольнице, расстегивавшей на ее запястье легкий прорезной браслет.

– Возьми себе, Утба, у меня праздник, так пусть и у тебя будет праздник. – И Айша протянула руку и потрепала девушку по щеке.

Та залилась краской и благодарно упала лицом в шелк парадного платья госпожи:

– Ой, спасибо, ой, спасибо, да благословит вас Всевышний, да пошлет вам счастливую ночь!

И все вокруг весело захихикали.

– А это тебе, Сальма. – И Айша бросила старшей невольнице перстень с крупным изумрудом.

Та тоже зашлась в благодарных попискиваниях.

– Всем, кто прислуживает мне в эти счастливые дни, я дарю по новому шелковому платью! – объявила девушка, не переставая улыбаться.

Радостные вибрирующие крики и смех поднялись выше самого высокого кипариса, заглушив даже бой барабанчиков-дарабукк.

Айша осторожно скосила глаза влево. И чуть не заплакала.

Она никуда не делась. Она продолжала стоять, где стояла – на мраморном бортике пруда, полоща в зеленоватой воде полы длинных белых одежд. И неотрывно глядела на Айшу – тяжелым, мрачным, не обещающим ничего хорошего взглядом, время от времени смахивая выступающую в углах губ кровь.