Ястреб халифа

Аммар стоял и не мог двинуться с места. Во рту разом стало горько и противно. Но он выпрямился и пошел навстречу цокающему копытами, пляшущему сиглави.

Конь развернулся к нему левым боком, и сердце Аммара упало: на гладкой крутой шее, на свесившихся в сторону широких поводьях, на луке седла, на стриженой гриве – она запеклась и засохла везде – кровь.

Только сейчас Аммар заметил согбенную фигурку на ступенях Дома Присяги. Яхья ибн Саид сидел, закрыв лицо руками.

Подойдя к старику, Аммар опустил ему руку на плечо и спросил:

– Му’аллим?.. – «Наставник» – так он не общался к Яхье с тех пор, как сел на золотое сиденье во дворце халифов.

Старик поднял голову.

– Его… убили? Откуда кровь? – тихо спросил Аммар.

– Это его левая ладонь, о мой повелитель, его левая ладонь… – призрачным голосом откликнулся старый астроном.

И упал на колени:

– Прости меня, о мой повелитель, я дал тебе глупый совет. Я полагал, что Тарег восстановит силы в этом путешествии. Но я ошибся, – старик всхлипнул.

– Что случилось? – Плюнув на приличия, Аммар сел на ступеньку рядом с астрологом.

– Левая ладонь кровоточит, когда запас энергий в теле истощен и нерегиль находится на грани гибели, – печально проговорил Яхья. – Его не убили, о мой халиф. Скорее всего, он просто потерял сознание и упал с коня.

– Как упал с коня?.. – эхом повторил Аммар.

– От слабости, о мой халиф. Сила оставила его, он потерял много крови, ослаб – и выпал из седла.

– Так что же… – в ужасе начал Аммар – и осекся.

– Увы мне, – затряс седой головой Яхья. – Да помилует нас Всевышний, но, скорее всего, он лежит сейчас где-нибудь на обочине дороги на Малаку. И скорее всего, он мертв, о мой халиф, о горе мне, горе…

– Вышлите отряды на поиски, – твердо сказал Аммар, поднимаясь. – Прочешите и обыщите каждую пядь пути.

Ему очень не хотелось думать о том, что Умейяды могут сделать с телом Тарика. Или с еще живым, но совершенно беспомощным Тариком.

И Аммар заорал:

– Ищите, раздери вас ифрит! Я заставлю всех лизать раскаленные сковородки, если к вечеру не узнаю, где находится нерегиль!..

И очень тихо добавил:

– Всевышний, помилуй его…

– …Ки-ки-ки! Ки-ки-ки!

Отвратительное, скрипучее кваканье отдавалось от стен пустой комнаты – оба джинна смеялись от души. Они принадлежали к той мелкой беспородной шелупони, что гнездится в заброшенных мазарах и развалинах, морочит людей на базарах и путешествует в облике змей и собак. Морды у обоих кривляк были под стать голосам – круглые, зеленые, с желтыми глазами, в жабьих ртах торчали острые зубищи.

– Ки-ки-ки!

Джинны смеялись над бесплодными усилиями Тарега – нерегиль пытался поднять голову и привстать на локте.

– Ки-кииии! Ки-кииии!

Локоть не выдержал веса тела, и щеку снова припечатало к пыльному полу. Мелкая каменная крошка оседала на ресницах и веках, липла к подсыхающей крови под носом, на губах и на подбородке. В окне стояла темная ночь – с мелкой россыпью созвездий, с сероватой пеленой облаков, сливающейся с млечным разливом звездной дороги. И эта ночь не кончалась – а смерть все не приходила.

Попытка облизнуть облепленные известковым налетом губы закончилась приступом кашля, который перевернул его лицом вниз.

– Киииии!..

Восторг джиннов был полным и абсолютным.

– Как ты прошел под печатью Благословенного, а, кафир? Язычник, язычник, так тебе и надо!.. – громко квакало над ухом.

– Киииии!.. Теперь будешь знать, кафир, как восставать против воли Всевышнего! Или ты снова скажешь, что Он – не Справедливый? Киииии!.. Ну давай, скажи что-нибудь! Кииии!..

Ночевать беглянкам пришлось в домике-убежище посреди поля. Черепицу крыши то ли разнесло ветром, то ли растащили соседи – но сквозь стреху молочным глазом просвечивало звездное небо. Айша поправила одеяло на Сулаймане, потом на свернувшейся рядом со своей матерью Асет. И вышла наружу.

Аль-Ханса сидела, привалившись к нагретой за день стене дома. Верблюды улеглись и казались большими камнями в наползающем тумане, подсвеченном луной. Борозды поля серели бесконечными рубцами, уходящими вдаль, к щеточке кустиков вдоль дороги.

– Я чувствую – нас выследили. И ждут – и в Азруате, и на дороге через оазисы. Как только мы покажемся там, нас схватят.

В ночном одиночестве мать размотала головной платок и отпустила косы на свободу. Ее морщинистые пальцы в темных старческих пятнышках перебирали перевитые сединой пряди.

– Матушка?..

– А что с девочками, Айша?

Она помотала головой:

– Я чувствовала сначала страх, потом отчаяние, а потом радость. Они в безопасности.

– А может, нам последовать их примеру, дитя мое?

– Что ты хочешь сказать этим, матушка?

– Они ведь попались, дочка. Правду я говорю?

– Да, – врать матери не имело смысла.

– И их пощадили.

– Это рабыни, – со вздохом ответила Айша. – А Наргиз – всего лишь наложница. И что нам делать с мальчиками?

– Ты права, дочка, – со вздохом отозвалась аль-Ханса. – Прости. Это все мое старое тело – увы, оно просит пощады…

Айша уткнулась в теплое плечо матери. Та погладила ее волосы:

– Куда ты хочешь вести нас, девочка?

Она не знала, как это выговорить. Наконец, решилась и сказала: