Яшмовая трость

Г-н де Молеон теперь сидел рядом со мной. Гондольер высвободил свою лодку из «pali» и, лавируя, отплыл от лестницы, с высоты которой синьор Карлоцци посылал нам свои последние приветствия. Г-н де Молеон с минуту молчал. Забыл он о своем только что данном обещании? Или обдумывал, как подойти к теме? Внезапно он собрался с духом:

— Не знаю, сударь, решился ли бы я в другом месте, чем Венеция, заговорить о том, в чем собираюсь вам признаться, но мне кажется, что здесь, в этом фантастическом и необычайном городе, люди чувствуют себя несколько свободнее от светских условностей. Я уже доказал это, поступив с вами так, как это сделал. Но я уверен, что вы поймете меня и извините...

Я знаком выказал свое согласие и внимание. Г-н де Молеон продолжал:

— Бывает, сударь, в жизни человека момент, когда ему с ясностью представляются все истинные последствия некоторых событий из прошлого. Ему может долго казаться, что он спасся от них; но наконец настает день, когда он видит то, что совершилось непоправимого. Именно это чувство привело меня в Венецию, где я уже не был пятнадцать лет. Здесь произошло одно из тех событий, о которых я говорю, и мое посещение Карлоцци оживило сейчас во мне горькое о нем воспоминание.

Пятнадцать лет тому назад я был молодым человеком, впервые притом наслаждавшимся свободой. Мой отец воспитал меня в строгости. Его смерть сделала меня обладателем состояния. С этой минуты я был волен распоряжаться собой как хочу, и первым моим самостоятельным шагом было путешествие в Италию. Я собирался объехать весь полуостров, и Венеция, конечно, тоже значилась в моем маршруте. Меня к тому же звала туда старая приятельница моей семьи, леди Эббингтон, которая обитала уже много лет во дворце Альвениго, мимо которого мы сейчас проедем.

Г-н де Молеон посмотрел поочередно на оба берега Большого Канала, затем снова заговорил:

— Мое прибытие было очаровательным. Подумайте только: приехать в Венецию весенним вечером и, вместо того чтобы искать приюта в гостинице, остановиться в одном из роскошных венецианских обиталищ, каким является дворец Альвениго. Леди Эббингтон его отремонтировала и обставила старинной мебелью. Это было изумительное жилище. Я почувствовал себя сразу перенесенным в избранное место. Все меня пленяло. Я опьянел от свободы, света, живописности. Добавьте к этому, что у леди Эббингтон собралось приятнейшее общество. Дворец Альвениго оглашался юным смехом. Племянница леди Эббингтон, леди Гервард с тремя ее дочерьми наполняли его чудесным весельем.

В особенности пленительна была средняя из дочерей леди Гервард; ей было девятнадцать лет, и ее звали Мэри. Мы вскоре стали лучшими друзьями в мире. Мисс Мэри была полна ревности и в то же время томности. Ее нежная красота брюнетки была то мечтательной, то страстной. Она была душой многочисленных увеселений, которые мы придумывали, ибо мы вели жизнь совсем как в «Декамероне». Все наше время занимали катанье в гондоле по лагуне или прогулки пешком, если мы не довольствовались тем, что, посетив какую-нибудь из достопримечательностей города, отправлялись лакомиться в прекрасный сад, которым владела леди Эббингтон на острове Джудекке. В один из таких вечеров, гуляя при лунном свете по большой кипарисовой аллее сада, я почувствовал, что полюбил мисс Мэри.

Открытие это удвоило мою жизнерадостность, особенно когда я вскоре обнаружил, что мисс Мэри разделяла чувства, которые я к ней питал. Положительно, судьба осыпала меня дарами. Мне довольно было сказать одно слово, чтобы мисс Мэри согласилась соединить свою жизнь с моею, украсив ее своей прелестной близостью. Никакое препятствие не стояло на пути моего счастья. Мне стоило протянуть руку, чтобы взять его. Почему же я медлил произнести окончательные слова и проводил дни, не решаясь на признание, которое, я это знал, было бы принято сочувственно? Быть может, в этом оказалась доля самодовольства, всегда немного присущего мужчинам? Быть может, я испытывал тайное удовольствие, заставляя мисс Мэри ждать события, вызвать которое зависело от меня одного?

Я решил, однако, не уезжать из Венеции, не увезя с собой уверенности в том, чего желал, но я отложил до кануна отъезда минуту, когда спрошу мисс Мэри о ее чувствах ко мне. В этот день, после обеда, общество дворца Альвениго занялось музыкой. Леди Гервард в совершенстве исполняла Моцарта. В то время как она играла в галерее свою любимую сонату его, я увлек мисс Мэри в соседнюю маленькую гостиную под предлогом показать ей старинную чашу венецианского стекла, которую леди Эббингтон купила в этот день. Ваза эта помещалась под колпаком, покрытым красным лаком и расписанным золотыми китайскими фигурками. Мисс Мэри и я стояли друг против друга. Я был возбужден, и она испытывала волнение. Мне было достаточно взять ее руку и поднести к своим губам. Она поняла бы.