Яшмовая трость

И Ариадна, чей в страданьях взор угас.

О, мраморы, как вихрь терзает, сушит вас!

Пусть никнет голова, склоняются колена

Под молотом судьбы — одна лишь неизменна

Немая статуя в бесстрастьи белых глаз.

Краса извечная останется прекрасной,

И Тишина, сложив усталые крыла,

Над цоколем склонясь, в раздумьи начала

Там имя высекать богини самовластной,

Улыбку спрятавшей иль раны давних гроз

За кипарисами или за тенью роз.

ТРИАНОН

Воспоминание души многострадальной

И нежной из дворца скользит под сень аллей,

В кончине роковой нашедшей грани дней,

В румянах, в пудре — кровь и пепел погребальный.

В саду покинутом — топор стучит фатальный;

Над павшей ивою не слышно голубей,

На розы тень свою набросил мавзолей,

И тщетно ждет скамья, и тих ручей кристальный.

Фантом блуждающий у кресел изнемог;

И мрамор все звучит под шагом легких ног;

Улыбка вдруг прильнет к зеркальному затону.

Бассейн безмолвствует, и листья в глубине,

Сплетаясь золотом, чертят на черном дне

То букву имени, то вензель и корону.

*ЗАПУЩЕННОСТЬ

Торжественный, пустой, огромный двор забыт.

Коляска в золоте, вся пышность жизни давней

Не оживит камней, глядящих все бесславней,

Где смолкли бубенцы, и кнут, и звон копыт.

По плитам замершим лишь вихрь порой бежит,

Захлопывает дверь, играет легкой ставней;

А в залах — тишина, и смелость крыл мертва в ней,

И эхо — рот ее, молчаньем он не сыт.

Ни вазы с радостным, цветущим опахалом,

Ни пенье капелек, летящих в водоем,

Ни статуи, ни фавн на мраморе резном —

Ничто не вызовет улыбки ни в усталом

Прошедшем, с зеркалом, витающим по залам,

Ни в Одиночестве, застывшем в нем, нагом.

ВНУТРИ

У очага стоит безмолвная Любовь

Напротив Времени — всезрячего лемура,

В поблекшем зеркале сплелось крыло Амура

С косою Времени, изведавшею кровь.

Крыло опущено; вещает Время, вновь

И вновь на нежного набрасываясь хмуро;

Но старцу не смутить упрямого Амура,

Дитя капризное, он прав — ведь он Любовь.

У люстр на потолке, в розетках на паркете

Зажгутся молнии и розы зацветут!

Пытают зеркала друг друга в тусклом свете,

Изгибы мебели согнулись там и тут,

И распахнулась дверь, давая путь Надежде

В крылах из золота, что были пеплом прежде.

*БЕСЕДКА

Котомка пастуха у кружевной корзины

И с флейтою свирель, обвитые равно

Тесьмою, медальон овального панно

И серый профиль в нем, глядящий из средины;

Часы спешащие и рядом те, чьи длинны

Шаги усталые — они в вражде давно;

Зеркальных влажных вод блистающее дно,

Незапертая дверь, дрожащие гардины;

Печаль былых разлук, надежда близких встреч

Иль Память, спящая вблизи Воспоминанья,

Мгновения потерь, тревоги ожиданья,

И горький запах роз, не устающий течь

В открытое окно, и ветер запоздалый,

В паркете светлом люстр колеблющий кристаллы.

*БУКЕТ

На пол, с розеткой в центре кружевной,

Ступи легко и будь тиха, внимая,

Что скажет Одиночество, встречая:

То мрамор ли, оживший под ногой?

То арфа ли, задетая тобой,

Или кристаллов люстры речь глухая?

В вещах здесь прячется душа живая,

И зеркало таит здесь призрак свой.

Проходит все; они лишь постоянны.

Молчанье обвевает сон вещей,

Задумчивую пыль, узор теней.

На стол, чей мрамор в жилках сходен странно

С былою плотью, ставшею бледней —

Рассыпь букет, тебе Любовью данный.

*ОСТРОВ

Среди застывших вод пустынный островок;

Там трепеты осин, поникших ив рыданья,

Квадратный павильон, исполненный молчанья,

Что в глубине своей печали он сберег.

В нем — арфы смолкнувшей усталое крыло,

К стеклу простертое, и в струнах — колебанья

От позабытого, от давнего касанья —

Их звон когда-то был так нежен и глубок.

Окован тихим сном и мраморный, хрустальный

Весь белый павильон, и в нем аккорд прощальный

Удержанный внутри навеки тишиной;

И там — кто ведает — не пенья ли разливы

Сочатся сквозь стекло, струясь над глубиной,

Чтоб вызвать дрожь осин и слезы ветхой ивы.

*ГЛУБЬ САДА

Плюща и сладких роз причудливая вязь

На портик, на трельяж легла плащом зеленым,

И к лепесткам цветов, кровавым, оживленным,

Приникла черная листва, переплетясь.

Земного запаха здесь нерушима связь

С дыханьем вечера и Прошлого влюбленным,

И роза венчиком, гордыней утомленным,

К листу железному склоняется, смеясь.

Бассейн, невдалеке, где в золоте суровом

Скользит блестящий карп, опутанный травой,

И в черный шелк воды, уснувшей, неживой,

Дельфин, изогнутый над водяным покровом,

Глядится, а вверху, на портике, поник

Над влагой, с розою во рту, недвижный лик.

ПОКОРНОСТЬ

Декабрь обуглил тис, бассейны оковал.

На молчаливый букс просыпал острый иней,

Закат — как медь, восход — из стали бледно-синей,

Амура жалит вихрь — тоскующий шакал.

К дрожащей статуе убийца-плющ припал,

Сжимая горло ей; за юною Богиней

Погнался пьяный Фавн, от стужи став твердыней,

И тяжкий шаг его срывает пьедестал.

Скончались праздники, их музыка и радость!

И Лето юное состарила Зима,

Толкая в мертвый парк и мертвая сама.

Но флейты нежныя арпеджии и сладость

Сквозь вихрь и мрак и смерть я тайно берегу,

Вполголоса еще поющей на снегу.

*СНЕГ

Коварный снег в саду и злая тишина

Оледенили гнев ревнивого Вулкана:

С Венерой пойманный в час нежного обмана

Любовник Марс стоит — и возлежит она.

На мрамор льется снег — эмали белизна,

Засыпаны следы, оглушена охрана,

Седая борода супруга-Великана,