Яшмовая трость

В таком расположении духа я получил от графини де Бюрсэ приглашение провести осень в ее туренском замке. Г-жа де Бюрсэ предлагала мне расписать бальный зал ее замка. Итак, я поселился у г-жи де Бюрсэ и тотчас же принялся за работу. Хотя мой труд живописца сильно поглощал меня, я все же приобщился к веселой жизни, которую вели в этом прекрасном туренском имении. С самого моего прибытия г-жа де Бюрсэ проявила ко мне величайшую любезность, и ее приветливость побудила меня принять участие в общей жизни. Таким образом, если я и отказывался обычно от поездок к соседям и далеких прогулок, то, окончив работу, я присоединялся к вечерним развлечениям. После обеда бывали музыка или игры в карты. Общество было многочисленным и приятным, и г-жа де Бюрсэ превосходно выполняла роль хозяйки. Это была высокая белокурая женщина, очень элегантная и очень остроумная, отличавшаяся самой утонченной вежливостью, но в то же время и самым искусным, я сказал бы даже, самым бессердечным кокетством.

Да, г-жа де Бюрсэ была типом совершеннейшей кокетки. Я быстро убедился в этом по тому способу, каким она показала мне, что не разрешает не быть влюбленным в нее. Так как я не имел никаких причин уклоняться от оказания ей внимания, которого она ожидала от меня, я не противился ее заигрыванию со мной, весьма удовлетворявшему мое тщеславие, но, несмотря на то что я изображал из себя влюбленного, я в действительности не был увлечен г-жою де Бюрсэ. Мне просто льстило, что она так выделяла меня среди других, равно как льстила и та завистливая или хмурая ревность, которую вызывало ко мне в окружающих такое привилегированное положение.

В числе тех, кого мой успех у г-жи де Бюрсэ раздражал особенно, был г-н де Ровиль, и по какому-то противоречию, столь свойственному людям, из всех моих соперников этот недовольный был тем, кто возбуждал к себе во мне истинную симпатию. Более того, к этой симпатии примешивалось сочувствие, и я был бы искренне рад, если бы мог избавить бедного г-на де Ровиля от страданий, которые он явно терпел. Кокетки часто бывают жестоки. Такова именно была г-жа де Бюрсэ, потому что жестокостью было мучить с таким удовольствием, с каким она это делала, несчастного г-на де Ровиля.

К тому же мало нашлось бы людей, менее пригодных, чем он, чтобы переносить мучения, которые ему причиняла тактика г-жи де Бюрсэ. Г-н де Ровиль был уже не молод, и в его годы страсти бывают слишком сильны, чтобы выдерживать такую игру. Они рвутся вперед с крайней пылкостью и упорством. Прибавьте к этому, что г-н де Ровиль обладал страстным и сангвиническим темпераментом, был менее всего склонен к любовной дипломатии и неспособен понять, что поведение со мною г-жи де Бюрсэ являлось, быть может, лишь хитростью, имевшей целью еще больше свести его с ума.

Если бы я действительно любил г-жу де Бюрсэ, ее маневры, относительно характера которых я не обманывался, могли бы заставить меня страдать, но мне было безразлично, что я служил козырем в ее игре. Видимый интерес ко мне, который она открыто выказывала, достаточно удовлетворял мое тщеславие. Я не желал ничего большего, и поэтому ничто не мешало мне наблюдать с полнейшим спокойствием гибельную работу, которую производила страсть в г-не де Ровиле, но как ни велика и явна была она, я никак не мог предвидеть событие, которое она подготовляла.

Время шло, и осень подвигалась к концу. Была середина ноября, и большинство гостей замка уехало обратно в Париж. Я собирался поступить так же, и г-н де Ровиль поговаривал тоже о своем отъезде. По мере того как приближалась минута разлуки с г-жой де Бюрсэ, г-н де Ровиль становился все более мрачным и унылым. Он совершал долгие одинокие прогулки по парку и возвращался с дикими глазами и искаженным лицом. Наконец настал последний вечер, который он должен был провести в замке. После обеда г-жа де Бюрсэ нам пела, потом, закрыв рояль, предложила г-ну де Ровилю сыграть с ней в карты.

В то время как они играли, я имел возможность наблюдать за г-ном де Ровилем, и я внезапно почувствовал, что г-жа де Бюрсэ, следуя лишь побуждениям своего кокетства, зашла слишком далеко. Все в г-не Ровиле выдавало страсть, дошедшую до отчаяния: его судорожно сведенное лицо, дрожащие руки, хриплый голос. Было очевидно, что этот человек ужасно страдал, и я испытывал тягостное чувство, что отчасти тоже повинен в его страданиях. Это неприятное состояние не покидало меня все время, пока длилась игра. Когда она кончилась и г-жа де Бюрсэ поднялась с места, г-н де Ровиль продолжал еще некоторое время сидеть за столом, неподвижный и молчаливый, затем схватил колоду карт, стасовал их, смешал и открыл две карты, на которые посмотрел со странным вниманием. После этого он также встал, подошел к г-же де Бюрсе, поцеловал ей руку и вышел из гостиной, не говоря ни слова.