Разжав пальцы, я отпускаю когтистую лапу.
— Этого не может быть. Рот… он движется, когда вы говорите. Все в точности, как… зубы… язык…
Джудит смеется, и костюм Карнотавра покачивается вверх-вниз:
— Я потратила на этот костюм больше, чем вы, возможно, на все свое жилище, мистер Рубио. Надеюсь, вышло реалистично. А что до его возможностей… ну, вам лучше знать.
— Так вы… нарядились?
— Я вас уверяю… я клянусь вам… что надетое на мне — просто костюм динозавра.
Я понижаю голос, хотя здесь и сейчас никто ничему бы не удивился, даже подслушай он ненароком:
— Так вы, выходит, дин, облачившийся человеком, облачившимся дином.
— Что-то вроде этого, — кивает она и в доказательство осторожно отгибает шкуру на поясе, где теперь я замечаю шов. Действительно, там видна бледная плоть «натурального» цвета человеческой оболочки миссис Макбрайд.
— Хороший костюм, — выдавливаю я из себя.
Однако в результате она смеется, а смех ее куда лучше, чем вопль телохранителям швырнуть меня в чашу с пуншем.
— Потанцуем? — спрашивает она и, не дожидаясь ответа, направляется к танцплощадке.
Исполняют фокстрот, и я стараюсь вспомнить движения танца.
— Почту за честь и надеюсь, вы сможете простить меня. — Болтовня за танцем может оказаться превосходным вступлением к последующим моим вопросам.
Все так и происходит: беседуя о погоде, о городе, о безумии этого праздника, мы с Джудит медленно-медленно-быстро-быстро кружим по площадке, и с каждым проходом и поворотом я все больше беру инициативу в свои руки. Она и сама танцует превосходно, чуть напряженно, но на редкость изящно следуя моим движениям. Вскоре я начинаю говорить, не отсчитывая про себя такты, и мы увлекаемся легкомысленной болтовней.
— Вы покончили с вашими изысканиями? — спрашивает она.
— И да, и нет.
— Мне кажется, вы здесь появились потому, что обнаружили нечто совершенно неожиданное. Так вы, сыщики, говорите обычно? Нечто совершенно неожиданное?
— Случается.
— И теперь вы хотите меня о чем-то спросить.
— При первом удобном случае.
— Что ж, мы, похоже, исчерпали темы для светской беседы, так почему бы не перейти к делу. Полагаю, вы уже успели поговорить с этой женщиной, Арчер.
— Да.
— А с остальными из гарема Раймонда?
— Гарема?
— Шокированы? Не стоит.
Я уже выяснил, что Джудит знала о романе мужа с Сарой — это мне открылось сегодня за ужином, — но во сколько же еще интрижек Раймонда она была посвящена?
— Так вам было известно о его увлечениях? — Мы обходим более медленную пару.
— Не сразу, нет. Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, но совсем немного. Раймонд был выдающимся человеком, но по части сердечных дел мой супруг давным-давно пережил гарантийный срок. Начал он вполне сдержанно, — продолжает Джудит, — девица из офиса, я полагаю. И какое-то время это казалось мне довольно милым. Знаете, взял под крыло юное создание и ведет сквозь лабиринт корпоративного бытия.
— А потом? — Всегда есть это «потом».
— А потом он начал ее трахать. — Оркестр играет в нарастающем темпе, и мы, соответственно, движемся все быстрее.
— И что сделали вы?
— Единственное, что могла: жила с этим. В этом нет ничего необычного.
— В чем?
— В неверности. У меня нет ни единой подруги, чей муж не ходил бы налево у нее за спиной. — Так, теперь оказывается, что мне нужно остерегаться целого кружка кройки и шитья. — Но не то чтобы мы выходили от этого из себя. Во всяком случае, публично.
— Наносите ответный удар тогда, когда они не смотрят?
— Наносим ответный удар туда,
— Сработало?
— На год. Затем он принялся за старое, а она занялась пассажирскими поездами.
— Но вы ничего такого не предпринимали, так? В этой компании вы были примерной девочкой.
— Верьте или нет, но все было именно так. Во всяком случае, какое-то время. Я не падала духом и принимала Раймонда таким, какой он есть. Разумеется, первые его интрижки были… нормальными. Естественными. Он еще не… сменил ориентацию.
— А когда он пустился во все тяжкие?
— Три года назад, может, четыре. Я не помню.
— Сара Арчер была первой?
Отрывистый смешок Джудит звучит вовсе не весело:
— Нет, если вы имеете в виду, что она была его первым межродовым увлечением. Пять, десять, двадцать девиц еще до нее, и все одинаковые, все длинноногие, косматые, красивые и тупые. Поверите ли, что иные из них звонили домой — ко
— И вас это стало раздражать.