Ярость ацтека

– Они это уже знают, нравом твоей жеребец под стать хозяину. Так вот, с Ураганом вопрос решен, однако вывезти из города тебя будет гораздо труднее. Леона Викарио, она из хорошей, известной в городе семьи, спрячет тебя в своем экипаже: ляжешь на пол, и тебя вывезут за дамбу.

– А разве альгвазилы не обыскивают экипажи и фургоны?

– Нет. Общее мнение таково: в том ли направлении, в другом ли, но ты уже сбежал из города, так что искать тебя в столице бесполезно. Но мы не хотим напрасно рисковать: а вдруг по чистой случайности кто-нибудь заметит и узнает тебя.

– Спасибо, Ракель. Но вот что мне непонятно: эти твои друзья, книжники, почему они вообще мне помогают?

И снова она ответила не сразу.

– В колонии повеяло свежим ветром перемен, и мы надеемся, что он сдует прочь старое, отжившее и принесет новое.

– Ты имеешь в виду революцию?

– Я и сама толком не знаю, что имею в виду. Но сейчас важно другое. Хуан, ты стал жертвой несправедливости и на своей шкуре испытал, какие беззакония творятся в колонии. Я знаю, ты по натуре одиночка. Но не сомневаюсь: так будет не всегда, рано или поздно ты сделаешь свой выбор, и когда это произойдет, вся сила и ярость лучшего бойца в Новой Испании окажутся на нашей стороне. Именно так я и сказала своим друзьям.

* * *

Итак, я покинул Мехико в экипаже Леоны Викарио. Она во многом напоминала мне Ракель: обе подруги были отважны, умны, образованны и искренни. Девушки забросали меня вопросами о том, как обстоят дела в Испании. Леона непритворно ужасалась, когда я описывал зверства, творимые захватчиками, и приходила в восторг, слушая о героических подвигах простых людей, поднявшихся на защиту своей родины.

Вопрос о том, куда я направлюсь дальше, мы по пути не обсуждали, но Ракель еще раньше предложила:

– Езжай к падре. Он будет рад тебя видеть.

– Нет. Неприятности следуют за мной по пятам, и я не хочу привести их к порогу отца Идальго.

– Они и так давно караулят у его порога. Я ведь говорила тебе, что за ветры дуют нынче в колонии, и порой это злые ветры. И очень может статься, что падре понадобится надежный клинок.

Как и обычно, Ракель говорила загадками. Я, конечно, и сам нутром чуял грядущие перемены; в колонии явно что-то назревало, однако в подробности меня не посвятили.

Когда мы добрались до ранчо, я крепко обнял обеих – и Ракель и Леону – в благодарность за спасение.

– И вот что я хочу сказать вам на прощание, прекрасные дамы: у меня в этом мире не осталось почти ничего, имеющего материальную ценность, но благодаря вам я сохранил шпагу и способность ею владеть. Если у вас возникнет нужда, только сообщите, и я мигом явлюсь на зов. Отныне все ваши враги – мои враги. Я готов сражаться за вас, а если понадобится, то и умереть.

– Может случиться так, Хуан де Завала, что в один прекрасный день тебе напомнят о твоем любезном предложении, – серьезно ответила Леона. – Но от души надеюсь, умирать тебе за нас все-таки не придется.

Ракель проводила меня в загон к лошадям и стояла рядом, пока я седлал Урагана.

– Право же, не знаю, как тебя и благодарить, – пробормотал я.

– Ты это уже сделал. Ты сказал, что готов не только сражаться, но и даже умереть за меня. Мужчина не может дать женщине больше, ну, не считая любви.

Я смущенно отвел взгляд. Ракель прекрасно знала, что я люблю другую.

Я взобрался на жеребца и медленно выехал со двора, а когда обернулся, чтобы помахать ей на прощание рукой, девушка как раз сворачивала за угол, туда, где ее ждал экипаж, – трогательная хрупкая фигурка в черном платье.

И тут на меня вдруг снизошло озарение: на секунду я замер, не в силах дышать, а потом, опомнившись, помчался за ней. Уже взявшись за дверцу кареты, Ракель обернулась:

– Что такое, Хуан?

– Спасибо тебе за сапоги!

Ее глаза наполнились слезами.

– Ну, вообще-то благодарить надо моего отца. Это его сапоги, и, не сомневаюсь, он бы хотел, чтобы ты их носил. Ты знаешь, что папа был о тебе очень высокого мнения?

– Но, Ракель... я...

– Представь себе, это правда. Отец в грош не ставил кабальеро, которые только и умели, что, разрядившись в пух и прах, гарцевать по paseo, а про тебя говорил, что ты держишься в седле лучше vaquero и стреляешь, как заправский солдат.

Я так оставил в тот день Ракель, всю в слезах. Вообще-то слезы текли и по моим щекам, но лишь потому, что в глаза попала придорожная пыль. Я настоящий hombre, а все знают, что мужчины вроде меня никогда не плачут.

78

Долорес

Прошло два года с тех пор, как я последний раз бывал в Бахио, в городишке Долорес, в доме приходского священника, который свято верил в то, что может освободить ацтеков от гнета, обучив их испанским ремеслам. Жаль, что я совсем потерял старика из виду.

Уже приближаясь к городку, я вдруг вспомнил Марину и понял, как не хватало мне ее все это время. Я так долго был одурманен и поглощен мыслями о прекрасной, но пустой Изабелле, что не сумел разглядеть и оценить по достоинству двух сильных и отважных женщин, Ракель и Марину, которые помогали мне в минуты глубочайшего падения и величайшей опасности.