Ярослав Мудрый

— И вовсе не лукавлю. Для твоего отца соха обычное дело, для меня ж — величайшая премудрость. Не знаю, как к ней и подступиться. А лошадь запрячь? Легче вековой дуб с корнями вырвать.

Березиня теперь уже смеялась громко и заразительно.

— Уморил ты меня, князь. Да лошадь любой деревенский мальчонка может запрячь. Дивлюсь на тебя, Ярослав Владимирович. На коне красуешься, а с упряжью не справляешься.

— Смейся, не смейся, Березиня — не справлюсь. Слуги коня облачают.

— Вот и худо, что слуги. А вдруг в ратный поход пойдешь, коня твоего убьют?

— Дружинник своего отдаст, а сам пешим станет биться.

— Ишь, какой. Дружинника ему не жаль.

— Таков обычай, Березиня.

— Худой обычай.

Девушка разговорилась, раскраснелась.

— А если и дружинников рядышком нет? Побили их вороги. А тут бродячий конь вблизи оказался. От табуна отбился. Охлюпкой[166] поедешь? Вот бы на такого воина глянуть!

— Седло с мертвого коня сниму.

— А узду, повод, тороки[167] и прочую упряжь?

— Боюсь, не справлюсь, — в свою очередь рассмеялся Ярослав.

Березиня, вконец осмелев, неодобрительно покачала головой.

— Убьют тебя вороги… А хочешь, Ярослав Владимирыч, я научу тебя коня запрягать? На поле брани всякое случается.

— Аль, жалко меня стало?

— Таких, кои ничего не умеют делать, не жаль.

— А тех, кто упряжь умеют наладить, жаль?

— Не хочу, князь, чтоб люди на тебя, незнайку, смеялись.

— Тогда научи меня, непременно научи, Березиня.

— Зришь раменье?

— Зрю, Березиня.

— Жди меня там. Ты, небось, с дружинниками приехал. Не хочу, чтоб они видели.

— Однако ж мудрая ты, Березиня.

Ярослав удалился к лесу, а девушка пришла на двор, полностью освободила лошадь от упряжи, засовала ее в куль и, держа Буланку за холку, повела ее к раменью. Подведя лошадь к Ярославу, молвила:

— Твои слуги норовят идти к тебе. Повели им, чтоб сюда не подходили.

Могута и Заботка пошли к раменью, но князь дал знак рукой, дабы шли вспять.

Березиня слегка углубилась в лес, остановила послушную Буланку и вытряхнула из объемного куля упряжь. И чего только тут не было! Седло, хомут, узда, поводья, шлея, супонь, гужи, седелка с чересседельником, удила.

— Ну, Березиня! Ты бы еще оглобли принесла.

— Тогда — и телегу.

И оба так заразительно рассмеялись, что их даже услышали Могута с меченошей.

— Кажись, дело сладится, — произнес Заботка.

А молодой Ярослав пребывал в упоительном состоянии. Он общается с этой удивительной девушкой, слышит ее мягкий голос, любуется ее чудесными глазами с густыми бархатными ресничками, а главное — слышит ее задорный смех. Господи, какое это счастье быть рядом с Березиней!

Ярослав, забыв обо всем на свете, смотрел на нее влюбленными глазами, и девушка это чувствовала, ей это впервые пришлось по сердцу, и она, чтобы скрыть своё неизведанное ощущение, постаралась отвлечь Ярослава.

— Упряжь у твоих ног, князь. Может, все-таки догадаешься, как Буланку обрядить? С чего начнешь?

— Пожалуй, с седла.

— А вот и нет, князь. Только и ведаешь свое седло.

— Тогда с удил.

— Попробуй, — с лукавинкой улыбнулась Березиня…

Прошка, вернувшись с овина, увидел подле избы боярина Могуту и княжьего меченошу. Сердце его екнуло. Опять что-то понадобилось князю!

Всё, казалось бы, уладилось, всё потрафило Прошке: и добрая изба, на десяток верст удаленная от Ростова, и само сельцо, раскинутое вдоль реки Вексы, и ухоженная пашня в три поля (корчевать не надо), и лес, изобиловавший зверьем и дикой птицей (есть, где силки раскинуть).

Доставили Прошке и всякую живность на двор, и жито на зиму в сусек засыпали, и даже тяжелый жернов-крутило на телеге привезли. Про одёжу не забыли. И для зимы и для лета. Теперь живи Прошка — и беды не ведай.

Мужики Белогостиц встретили появление Прошки и его семьи без особого удивления: князь нередко тиунов из своей челяди меняет. Теперь им под новым хозяином ходить.

Но новый тиун повел себя почему-то необычно: буркнул, что прислан князем, но сосельников на сход не собрал, никаких повелений не отдал и лишь своим хозяйством занялся.

Мужики судачили:

— Диковатый тиун. Бука.

— Никак, допрежь приглядеться к нам надумал, а потом держись!

— И другое чудно, мужики. Из княжьей челяди, а нашей старой веры держится. Велеса перед пашней поставил. У Ярослава-то все холопы к кресту приведены.

— Чудно!

Мужики пожимали плечами, а новый тиун по-прежнему жил лишь своим домом.

— Доброго здоровья, — поклонился дружинникам Прошка. — Князь, никак, в избе?

— Пока не заходил. До леска прогуляться ушел, — хмыкнув в окладистую русую бородку, отозвался Заботка.

— Ну-ну, — кивнул Прошка и, войдя во двор, чтобы положить вилы, тотчас увидел, что Буланки в стойле нет. Выбежал к дружинникам.

— А куда мою лошаденку свели?

Прошка был настолько огорошен и удручен, что Могута и Заботка невольно улыбнулись.

— Аль дорога тебе лошаденка?

— А какому мужику она не дорога? Без лошаденки — пропащее дело.

— Да ты не горюй, Прохор. Глянь на свое поле, — добродушно молвил Могута.

Прошка глянул, и глазам своим не поверил: от раменья, по краю неширокой межи, его дочь Березиня вела за узду Буланку, а обочь ее вышагивал князь Ярослав.

— О боги! Отколь это они?