Ярослав Мудрый

Истинная вера — в Велесе, Перуне, Яриле, Даждьбоге, Макоше и в других богах, которых сама земля наделила чудодейственными силами. Разве Христос громыхает по небу, кидает молнии и посылает дождь на землю? Каждый скажет: Перун! А благодаря кому плодоносит матушка земля и кому молится оратай? Богу Роду…

Худую веру принесли с собой христиане, не укоренится она на Русской земле.

Но сам Ярослав не похож на дурного человека. В его глазах, как и в глазах Тихомира, не оказалось звериного инстинкта. Ярослав был совсем близок к смерти, и все же он отпустил своего непримиримого врага.

Почему он так сделал? Почему не предал его гибели? А вот волхвы бы предали. Сейчас бы они с бубнами плясали вокруг кострища и просили Велеса принять повинную жертву… А Ярослав не тронул.

Заблудилась душа Тихомира. До сего дня он не знал мучительных дум. Голова была ясная, всё понимающая, заботами не обремененная. Ныне же она стала тяжелой и туманной, будто дурманящего зелья принял.

Он смотрел на веселое румяное солнце, на ласкающие глаз сочные зеленые травы, на тихую, дремлющую воду, в коей покойно плавали гуси и утки, но душа его по-прежнему оставалась мятежной. Впервые он не знал, что ему делать, как поступить.

Неподалеку от Тихомира стояла ладья со снятыми парусами. Кормчий Фролка, не замечая утлой лодчонки, забившейся в камыши, осматривал судно, и что-то напевал себе под нос. Затем он прошел на корму и начал потихоньку вытягивать плетеную рыбацкую снасть. Внятно послышались громкие восклицания:

— Есть! Есть чего подать на стол… И лещ, и судак и щука. Ну и озеро! Черпни лаптем — рыбину вытянешь.

Весело рассмеялся, и этот жизнерадостный смех отвлек Тихомира от тягостных раздумий.

А Фролка вдруг озаботился:

— Эх, будь ты неладна! За якорь зацепило. Снасть порвет.

Кормчий принялся, было, стягивать сапоги, дабы затем прыгнуть в воду, но тотчас услышал:

— Погоди! Я отцеплю от якоря сеть!

Тихомир выплыл из камышей и, подгребая веслом, подвел свой челн к правому борту корабля.

— Укажи место якоря.

Фролка подумав, что из камышей появился какой-то местный рыбак, произнес:

— Вовремя же ты появился… Зришь цепь? Давай чуток еще вперед. Только веслом не цепляй. Порвешь!

Не раздеваясь, Тихомир нырнул с челна в воду и долго не появлялся на ее поверхности.

Кормчий забеспокоился:

— Уж не водяной ли парня утащил? Спаси его, Перун!

Крещеный Фролка то обращался к Господу, то к Перуну, верховному богу киевских и новгородских язычников.

А случайный молодой рыбак всё еще не появлялся. Так и есть, водяной утащил! Вон как утки и гуси над камышами вспорхнули. Надо самому снасть спасать.

Фролка широко перекрестился и бухнулся в озеро. И в это время из воды высунулась мохнатая зеленая рука.

Кормчий, плывущий к месту скинутого с ладьи якоря, и вовсе оробел. Рука водяного! Парня утопил, а ныне и за него, Фролку, примется.

Повернул от нечистого места к берегу, истошно заорал дурным голосом:

— Помоги мне, бог Перун, избавится от водяного!

Оглянулся на крик:

— Куда ты? Держи свою сеть!

Кормчий обомлел. Да это же рыбак! Плыл с концом сети в правой руке, весь заволоченный вязкой тиной. И как он смог столь долго в воде продержаться?!

Фролка поплыл навстречу, дабы помочь вытянуть снасть. На берегу придирчиво ее оглядел. И с рыбой, и целехонька.

— Спасибо тебе, паря. Давай соберем в корзину добычу — и на ладью сушиться.

— Да я на берегу обсохну. Тепло.

Тихомир стянул с себя всё облаченье и начал избавлять его от водорослей.

Кормчий невольно залюбовался крепким, подбористым телом рыбака и сам принялся разоблачаться.

— Пожалуй, ты прав, паря. Неча на ладье тиной мусорить.

Вскоре кормчий пригласил рыбака на судно:

— Знатной воблой тебя угощу. Сама в рот просится. Я ее князю готовлю.

Фролка, как прибыл в Ростов, так и не покидал своего судна. Оставались на ладьях и все другие кормчие. Жили в ладейных избушках, сторожили корабли, а снедь им доставляли из княжьей поварни.

Тихомир впервые увидел в избушке икону, на коей был изображен какой-то старик с седой бородой. Нахмурился.

— Это твой бог?

— Не только мой, паря. Это Николай Чудотворец — покровитель всех тех людей, кои плавают по морям и рекам. Избавитель наш.

Тихомиру хотелось сказать, что на морях и реках спасает людей не какая-то намалеванная деревяшка, а добрые духи — Берегини, но он промолчал, решив, что бессмысленно спорить с человеком, который принадлежит теперь иной вере.

— У меня и ячменное пивко[103] есть, паря. С вяленой и копченой рыбой — слюнки потекут. Угощайся.

Воблы Тихомир откушал, а вот к ковшу пива, налитого из корчаги, он не притронулся, чем немало удивил Фролку.

— Чудишь, паря. Как это можно воблу без пива?

— Прости, добрый человек, но хмельными напитками я не пользуюсь.

— Странный ты какой-то. В Ростове я тебя не зрел… Как хоть тебя кличут?

— Тихомиром.

— Тихомиром?.. Кажись, я где-то слышал твое имя.

— Сегодня о нем говорит весь Ростов.

— Весь Ростов?.. Аль, какую деваху обесчестил? Вон ты, какой лепый. Было? — с доброй улыбкой спросил Фролка.

Тихомир ничего не ответил, и с этой минуты замкнулся.

— Ну и Бог с тобой… Скоро, поди, опять в город?