Ярослав Мудрый

Кроме дубленой кожи, для разных надобностей изготовляли сыромятную кожу. Она была крепче и мягче дубленой. При выработке сыромятной кожи обработанную шкуру также размягчали и жировали.

Большая часть кожи шла на изготовление обуви, рукавиц, поясов, ремней, седел, сбруи, для обтяжки и обивки ратных щитов…

Спрос был велик. Боярин Колыван на глазах богател, приткнул к чадному срубу еще одну кожевню…

— Ступай-ка, сынок, домой. Неча людей смешить, — молвил Луконя.

Но Могутка заявился и на другой день. И тут на его глазах оказался сам Додон Колыван. Оглядел отрока цепкими, прищуренными глазами и рассудил:

— А чего, Луконя? Парнишка у тебя с виду крепкий. Пускай тебе помогает, коль его охота разобрала. А как надоест — домой скатертью дорога. Я, милок, никого силком не удерживаю.

— Да пусть денек покрутится, — махнул рукой Луконя. — Завтра и не помянет кожевню.

Но отец обманулся: сын, как ни в чем не бывало, появился на кожевне и на другой день, и на третий, да так прилип к работе, что и клещами не оторвать. Вскоре он, наравне с мужиками, мял кожи.

А мужики аж головой крутили:

— Не зря, Луконя, твово сына Могуткой прозвали. Экую силищу набирает…

Вот и стоял теперь этот богатырь несуразно с маленьким крестом на широкой груди, озираясь по сторонам.

На следующий день в избу Бобка греческий послушник принес икону, на коей был намалеван какой-то человеческий образ с рыжеватой окладистой бородой.

— То главный христианский бог — Иисус Христос, — пояснил послушник. — Молитесь ему от всех бед и напастей, и не забывайте посещать храм. Там священник богослужебным молитвам вас научит. Ходить в храм по три раз за день, особенно в пятницу. В сей день Христа на кресте распяли. Принял Иисус мученическую смерть за грехи людские. Молитесь всемилостивому богу!

Послушник закинул за плечо мешок с иконами и удалился из избы: сколь еще новых христиан обежать надо!

Семья же Лукони долго всматривалась в нового «главного» бога.

— Молиться велел.

— А чего на него молиться, коль его умертвили? Чудно.

— И впрямь чудно… Да еще три раз на день велел в церковь ходить. А когда в кожевне вкалывать да за прялкой сидеть?

— По старой вере от изделья не отлынивали.

— А куда положить-то Иисуса?

Тут все примолкли: надо было у послушника спросить, а тот за мешок схватился и быстренько ноги унес. Вот и гадай!

— А я так кумекаю, — решил Луконя. — На печку Христа положить.

— Истинно, батя. На печке тепло, не замерзнет, — сказал Могутка.

Так и сделали. Но в первый же день крещения в избе приключилась беда. Ни с того, ни с сего треснула кадь с водой, стоявшая неподалеку от светца. На пол потекла струйка воды.

— Домовой осерчал. Не принял он Иисуса, вот и начал озорничать, — сказала Маланья.

— Верно, мать, — поддакнул Луконя. — Надо жертву домовому принести. Пойду на двор и курицу забью.

— Ступай, ступай, отец, иначе нам домовой всякой беды накликает. Возьмет, да все прялки наши переломает. Давайте-ка, дочки, богине Макоши помолимся…

Тяжело (чрезвычайно тяжело!) вступали язычники в христианскую Русь. А многие некрещеные люди убежали за уплывающим Перуном и оплакивали низвергнутого истукана.

В Новгороде Добрыне пришлось применить к язычникам и меч.

Казалось бы Русь стала христианской. Погасли погребальные костры, в коих сгорали тела умерших людей, угасли огни Перуна, требовавшего себе жертв, наподобие древнего Минотавра,[65] но долго еще по деревням насыпали языческие курганы, «отай» молились Перуну и огню-сварожичу, справляли шумные праздники родной старины.

Глава 26 В ЯЗЫЧЕСКИЙ РОСТОВ!

После принятия христианства в Киеве, великий князь Владимир Святославич вознамерился разослать своих старших сыновей с их дружинами, наместниками и греческими попами в разные города Руси, дабы крестить язычников.

Дольше всего он раздумывал о Ярославе. Поначалу помышлял отослать повзрослевшего отрока в Новгород, но передумал. В северный град поедет Добрыня с Вышеславом, в Псков — Судислав, Полоцк — Изяслав, Смоленск — Станислав, Туров…[66] Кого ж послать в сей отдаленный город, в кой, пожалуй, не захочет поехать ни один из сыновей?.. Святополка! Именно «зол плод» должен туда уехать.

Когда Владимир Святославич принимался думать о Святополке, то лицо его всегда становилось насупленным, князя угнетали тяжелые воспоминания.

По его приказу варяги убили брата Ярополка, а сам он, ворвавшись в Теремной дворец, надругался над его брюхатой женой, гречанкой.

Владимир Святославич долго не хотел признавать народившегося чада, и лишь через пять лет решился усыновить племянника… Вот ему и ехать в Туров. Пусть подольше не увидит он его злобного лица.

А Ярослава? Этого неутомимого книжника и истового христианина? Ныне ему идет пятнадцатый год, он заметно возмужал и выглядит старше своего возраста.

Княжич всё больше и больше привлекает к себе не только церковников, но и здравомыслящих мужей государства, как будто чуют, кому быть следующим великим князем.