Ярослав Домбровский

Сразу же по возвращении в Варшаву лондонской делегации стала известна новость, которая существенно меняла всю обстановку. Велепольский побывал в Петербурге и добился от царя разрешения провести давно задуманное им провокационное мероприятие в форме так называемого «конскрипционного» рекрутского набора. Под предлогом подготовки к крестьянской реформе Велепольский настоял на освобождении от рекрутчины деревенского населения, а в городе предложил провести набор по специальным спискам (конскрипциям), составленным полицейскими инстанциями и включавшим лиц, наиболее «неблагонадежных» в политическом отношении. Таким образом, он рассчитывал сдать в рекруты, а затем удалить за пределы Польши основную массу тех рядовых участников подпольных организаций, для обвинения которых в судебном порядке у властей не было данных. «Нарыв назрел, — говорил Велепольский, — и его надо рассечь. Восстание я подавлю в течение недели и тогда смогу управлять».

Весть о предстоящем рекрутском наборе (по-польски — бранке) привела в страшное возбуждение городскую молодежь и прежде всего участников варшавской организации партии красных. Большинство считало, что задуманную Велепольским провокацию нужно сорвать во что бы то ни стало, и требовало от руководящих деятелей подполья решения о вооруженном восстании в день проведения набора. Более опытные и уравновешенные деятели указывали на недостаточную подготовленность восстания, на отсутствие вооружения, на просьбу русских революционеров отложить выступление до весны будущего года, когда оно может стать одновременным и повсеместным. Но эти трезвые голоса тонули в хоре тех, кому угрожала рекрутчина, их родственников и друзей, людей, искренне верящих в успех немедленного восстания, и просто крикунов-демагогов, число которых всегда быстро возрастает в кризисные моменты и без того нелегкое положение сильно осложнило появившееся неизвестно откуда воззвание от имени комитета. В нем говорилось, что подпольное руководство сумеет спасти молодежь от рекрутчины, и содержалось достаточно определенное заявление о том, что восстание должно вспыхнуть до начала набора. Теперь ЦНК был поставлен в такое положение, при котором отказ от объявления восстания в ответ на бранку грозил ему полной потерей авторитета, а возможно, и распадом многих конспиративных организаций.

В сложившихся условиях восстание конспираторов стало страшным, неотвратимым бедствием. Не потому, что они отказались от своих замыслов, а потому, что выбор момента вооруженного выступления оказывался фактически в руках злейшего врага революции маркиза Велёпольского. Этот иезуит, обнародовав указ о бранке, не спешил назвать день, когда она начнется. По имевшимся у ЦНК сведениям, взятие рекрутов намечалось на январь 1863 года, но срок мог быть и более ранним — во всяком случае, слухи об этом распространялись один за другим Предстоящий рекрутский набор цак дамоклов меч висел и над руководителями подполья, которым навязывался срок выступления, и над рядовыми подпольщиками, многие из которых знали, что они числятся в секретных списках будущих рекрутов. Это нервировало, толкало на поспешные непродуманные решения. Опасность взрыва стала настолько велика, что даже видные царские сановники пытались добиться отмены набора. Но Велепольский был непреклонен.

Падлевский, Потебня, Шварце прекрасно понимали, что спешить не надо, что враги революции стараются вызвать преждевременное, обреченное на разгром выступление, но не могли найти выхода из создавшегося положения. На чуть ли не ежедневных и очень продолжительных заседаниях ЦНК выдвигались десятки различных планов, тут же признававшихся неприемлемыми.

Дискуссии еще больше обострились, когда парижский агент ЦНК Юзеф Цверцякевич прислал текст адресованного ему письма Герцена, категорически высказывавшегося против объявления восстания в ответ на бранку. Герцен писал: «…Произведите набор рекрутов, но не делайте демонстрации там, где нет ни малейшей надежды на успех. Через два-три года рекруты проникнутся духом свободы; они повсюду, где бы ни оказались, постараются приобщиться к общему делу. Если вы поступите сейчас иначе, вы поведете этих бедняг на заклание, как животных, и остановите движение в России еще на полвека; что же касается Польши, то в таком случае вы ее безвозвратно погубите».

Но как же быть с бранкой? Если не выступить в день набора, то влияние конспиративной организация окажется подорванным настолько, что и весной будущего года выступление будет невозможным. Однако шансы на успех восстания в ближайшее время минимальны. Это прекрасно понимали как находившиеся на свободе Падлевский и Потебня, так и сидевший в тюрьме Домбровский. Снова и снова обдумывая ситуацию, перебирая возможные варианты, они не могли найти приемлемого выхода из создавшегося положения, особенно опасного для военной организации. В конце концов было решено, чтобы Потебня и Падлевский снова поехали в Лондон и, подробно рассказав издателям «Колокола» об изменениях в обстановке, выслушали бы их советы.