Ярослав Домбровский

Враги снова вытащили на свет прежние фальшивки, в том числе распространявшиеся французскими властями небылицы о том, что Домбровский был будто бы прусским шпионом или версальским агентом, а также созданную польскими реакционерами лживую версию о том, что эмигранты перешли на сторону Коммуны не из идейных, а из корыстных соображений. Тот самый генерал Трошю, полную бесталанность которого Домбровский разоблачил в свое время перед всей Францией, теперь вовсю распинался о связях генерала Коммуны с прусским командованием. На эту клевету ответила Пелагия Домбровская, написавшая Трошю открытое письмо, которое было опубликовано в печати. Она писала:

«В своем последнем выступлении […] Вы несколько раз обвинили моего мужа в том, что он играл роль прусского шпиона во время осады Парижа. Единственным доводом в подтверждение этого обвинения служил выданный Вами же приказ об его аресте. К счастью, есть честные люди, для которых такого рода доказательства будут всегда недостаточными. Чтобы восстановить истину, Вам следовало бы добавить, что генерал Домбровский был арестован французскими аванпостами, несмотря на то, что имел выданный Вашим правительством пропуск, упомянуть, что он у Вас лично просил разрешения сражаться за Францию в парижской армии. Вы должны были рассказать также, что перед попыткой пробраться через прусские линии для присоединения к генералу Гарибальди, который предложил Домбровскому занять должность в его армии, мой муж в своих выступлениях и в брошюре, издание которой Вы никак не можете ему простить, прилагал все усилия для того, чтобы превратить оборону Парижа в нечто большее, чем кровавая комедия […]. Не следует вместе с тем забывать, господин генерал, что такие люди, как Вы, вообще ненавидят людей, подобных Домбровскому. Для подтверждения правоты своей партии, если не во имя самой бессовестной личной выгоды, Вы не остановилась перед тем, чтобы ранить сердце вдовы, Вы покусились на священную нанять о покойном. Вы захотели обесчестить его детей, которые долге еще не будут в состоянии потребовать удовлетворения за нанесенные Вами оскорбления».

Те, кто обвинял Домбровского в сношениях с пруссаками, ссылались также на официальное письмо, направленное им прусскому командованию 21 мая 1871 года. Однако текст письма сам по себе опровергает подобного рода ссылки. «Будучи тяжело контуженным, — писал Домбровский прусскому главнокомандующему, — обращаюсь к Вам с вопросом, могу ли я в случае, если пожелаю оставить Париж так, чтобы не попасть в руки версальцев, рассчитывать на то, что Вы разрешите мне явиться в Сен-Дени со своим штабом и следовать далее в Бельгию». Легко понять, что прусскому агенту не было никакого смысла ставить такой вопрос, так как хозяева приняли бы его в любое время. На письмо Домбровского, кстати говоря, ответа не последовало, да, видимо, он лично и не рассчитывал им воспользоваться. Что же касается отношения прусского командования к коммунарам и к Домбровскому, то оно с предельной отчетливостью выражено в лаконичной резолюции на злополучном письме. «Могут висеть» — вот что написал на запросе Домбровского прусский главнокомандующий. Эта резолюция окончательно перечеркивает не только все заявления пруссаков о нейтралитете, но и всякие домыслы о связях с ними Домбровского.

Слухи о сношениях Домбровского с версальцами были порождены описанными выше попытками подкупа. Версальцы начали особенно муссировать эти слухи тогда, когда убедились в том, что их усилия не имели и не могут иметь никаких шансов на успех. После разгрома коммунаров французская реакция воспользовалась слухами для того, чтобы очернить память одного из крупнейших деятелей Коммуны. Реакционерам, по-видимому сам того не желая, очень помог один из эмигрировавших в Англию участников Коммуны, который без всяких доказательств заявил, яте ворота Пуэн-дю-Жур были открыты для версальцев при содействии Домбровского.

Опровержение этого вздорного обвинения взял на себя брат генерала Коммуны Теофиль Домбровский. В большом открытом письме, предназначенном для польской печати, он подробно описал все действия своего брата за последние дни обороны Парижа, показывая чае за часом, где он был и что делал. С помощью неопровержимых фактов и ряда сохранившихся документов клевета на Домбровского была опровергнута. Определенное значение имела при этом также публикация Воловского, который рассказал о своих встречах с Домбровским в осажденном версальцами Париже и о полной безрезультатности предпринятых им попыток склонить его к измене.