Ярослав Домбровский

В два часа дня Домбровский находился у баррикады на углу улиц Мирра и Пуасоньер. Здесь во время контратаки его настигла вражеская пуля. «Четыре человека, — вспоминает одна участница боев на стороне Коммуны, — несли на плечах носилки со смертельно раненным Домбровским. Увидев нас, они остановились. Домбровский пожал нам руки и сказал: «Не идите туда, все кончено. Вы погибнете, и совершенно бесцельно. Я умру. Жизнь моя не играет роли, думайте только о спасении республики». Он с трудом говорил, был утомлен. «Прощайте, друзья мои», — сказал он». Со смертельной раной в живот Домбровского принесли в ближайшую больницу Ларибуазьер. Там через два часа он умер.

Тело погибшего генерала к ночи доставили в здание городской ратуши, где продолжал работать руководящий Орган Коммуны. С наступлением темноты бои несколько стихли, но перестрелка кое-где продолжалась. Во многих местах город горел, и тревожные блики пламени освещали то один, то другой из известных всему миру парижских дворцов. Друзья и соратники спешили в эту ночь к ратуше, чтобы попрощаться с Домбровским. «В знаменитой «голубой комнате», — вспоминает один Из очевидцев, — мертвый Домбровский лежит на постели, обитой шелком. Домбровский в форме — в черном сюртуке, единственное украшение его одежды — галуны на рукавах. Свеча озаряет бледным светом его спокойное, белое как снег лицо, тонкий нос, небольшой рот и белокурую заостренную бородку. Два-три офицера молча сидят в темных углах комнаты, около кровати сидит капитан — он быстро рисует портрет покойного».

Похороны состоялись тоже ночью. Обернутое красным знаменем тело Домбровского при свете факелов медленно двинулось к кладбищу Пер-Лашез. На площади Бастилии, около колонны, сооруженной в честь взятия тюрьмы народом, процессию окружили коммунары, защитники баррикад. Они сняли тело погибшего с катафалка и на некоторое время положили у подножья колонны. Боевые соратники подходили к нему один за другим, чтобы под барабанный бой попрощаться со своим прославленным командиром. Все это было самым искренним выражением чувств и делалось как-то само собой, ибо в ту тревожную ночь никто не думал об организации траурной процессии и торжественных похоронах.

Наконец похоронный кортеж достиг кладбища. У тела покойного — его брат Теофиль, член Коммуны Верморель, офицеры из штаба Домбровского и частей, которыми он командовал, вокруг могилы двести национальных гвардейцев. Верморель произносит прощальную речь, полную любви и уважения к покойному. «Вот, — сказал он, — тот, кого обвиняли в измене! Один из первых он отдал свою жизнь за Коммуну. Что же делаем мы вместо того, чтобы подражать Домбровскому?! Поклянемся же, что уйдем отсюда лишь затем, чтобы умереть!»

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Человека, который много сделал при жизни, не забывают сразу даже его заклятые враги. Героическая смерть Домбровского не заставила замолчать продажных писак из версальского лагеря, не прекратила клеветнических нападок на него со стороны пресловутого «Отеля Лямбер». Едва ли не на следующий день после похорон родным и близким, друзьям и соратникам Домбровского пришлось вступить в нелегкую борьбу за его доброе имя, за добрую славу всех тех, кто встал на сторону Коммуны, кто был связан с I Интернационалом. Это стало необходимым потому, что реакция не только заливала кровью улицы Парижа, но и вела идеологическое наступление, заполняя прессу грязными инсинуациями о Коммуне и коммунарах. Реакционеры понимали, что самый жесточайший террор сам по себе не сможет уничтожить привлекательности тех великих идей, ради которых тысячи людей шли на баррикады.

Возрастающий накал этой борьбы отразился в том письме Озерова к Лаврову, которое завершает их переписку, касающуюся Домбровского. «Не отвечал я вам так долго, — говорится в письме от 13 июня 1871 года, — потому, что хотел собрать точныесправки […] от г-жи Дмитриевой […]. Мне удалось повидаться с ней […], и вот что рассказала она мне: Домбровскийранен во вторник 23 мая, а умер в среду24-го и похоронен. Вот печальное известие, которое передаю вам как слышал от Дмитриевой. Rosse приехал, цел и невредим, вероятно, будет писать вам. Начинаются серьезные гонения против Интернациональной ассоциации […]. А между прочим, нам нужно бороться против всяких пакостей, которые распускает злонамеренная, подлая реакционная журналистика […]. Трулье, подлый, свирепствует хуже Муравьева; о нет, никогда русские войска не делали того в Варшаве, что усмирители Парижа делают в Париже!.. Придет время, и мы отомстимим».