Ярое око

Затем они вторглись на Хазарский полуостров и напали на древний Судак — богатый приморский город. К его могучим крепостным стенам раньше приходило много чужеземных кораблей с одеждами, тканями, пряностями и другими товарами. Кипчаки их выменивали на невольников, чернобурых лисиц и куниц, а также на воловьи кожи, коими издревле славилась крымская земля.

Узнав о нашествии монголов, жители Судака бежали, частью укрылись в горах, частью сели на корабли и отплыли через море в Требизонт[122].

Джэбэ и Субэдэй разграбили город и снова отошли на север для отдыха в половецких кочевьях, где нагуливали силу и “зализывали раны” более года.

…Здесь тянулись обильные травой луга и плодородные поля, распаханные рабами, бахчи с арбузами, дынями и тыквами, и паслись тучные стада большерогих быков и тонкорунных баранов. Воины кагана хвалили эти степи и говорили, что здесь их коням столь же привольно, как на родине, на зелёных берегах Онона и Керулена. Но исконные монгольские степи им, конечно, дороже, и они их не променяют ни на какие другие равнины. Покончив с завоеванием Вселенной, все они хотят только одного — вернуться на берега голубого Керулена.

Одноглазый Субэдэй и Джэбэ-Стрела со своими отрядами недолго пробыли в главном городе кипчаков Шарукани[123]. В нём были и каменные постройки, до половины врытые в землю, и амбары со складами иноземных товаров, но больше всего было разборных юрт, в которых жили как половецкие ханы, так и простые номады. Весной они откочёвывали из города в степь, а на зиму снова возвращались в город.

С приходом монголов заморские купцы, боясь войны, перестали торговать с Дикой Степью. Город Шарукань, разграбленный и сожжённый, опустел, а татарская орда ушла к Лукоморью.

…Там монголы поставили курени в низинах между холмами, чтобы укрыться от продувных ветров. Каждый курень ставился кольцом в несколько сот юрт, отобранных у половцев. В одном курене насчитывалась тысяча воинов. Посредине каждого круга-кольца стояла огромная юрта тысячника с его высоким рогатым бунчуком из конских хвостов с бронзовыми или серебряными бубенцами. Около юрт, привязанные к железным приколам, стояли всегда готовые к походу осёдланные кони с туго подтянутыми поводьями, а остальные паслись несметными табунами под надзором кипчакских конюхов.

…Монголы, где бы они ни стояли лагерем, неотступно продолжали соблюдать строгие законы — “Ясы Чингизхана”[124]. Их боевые станы были окружены тройной и более цепью часовых. На главных большаках, ведущих в земли булгар, урусов и угров, скрывались сторожевые посты. Они хватали всех, кто ехал по степи, пытали огнём, кто упорно молчал, и тех, кто знал хоть какие-то новости о соседних племенах, отсылали к своим багатурам. Всем остальным за ненадобностью рубили головы.

У большинства нукеров в юртах находились их монгольские жёны, выехавшие в поход с мужьями ещё с далёкой родины, а также женщины и дети, захваченные в пути.

Монголки одевались так же, как и воины, и их было трудно сразу отличить. Иногда они участвовали в битвах, но обычно женщины заведовали верблюдами, вьючными лошадьми и возами, в которых берегли полученную при дележе добычу. Они также наблюдали за пленными с тавром владельца, выжженным на бедре, и поручали им самую тяжёлую работу. Рабы разделывали туши убитых быков, рыли ямы, доили кобылиц и верблюдиц и во время стоянок варили в медных или каменных котлах пищу.

Малые дети, рождённые за время походов или захваченные в пути, во время переходов сидели в повозках либо в кожаных перемётных сумах, иногда по двое, на вьючных конях, а также за спинами ехавших верхом монголок.

На равнине, в стороне от монгольского лагеря, растянулся сборный стан воинов разных племён, примкнувших по пути к монголам. Тут были видны и туркменские пёстрые юрты, и тангутские рыжие шатры, и чёрные палатки белуджей, и аланов, и прочих, имя которых утрачено… Вся эта дикая орда, подгоняемая монголами, первая посылалась на приступ, а после сечи подбирала остатки захваченной монголами добычи…»

ГЛАВА 7

…И вот теперь курени Субэдэя и Джэбэ стояли на Калке. Нукеры кагана были довольны — привольная степь порога не знала, границы её упирались в синий горизонт; кругом лоснилась под ветром высокая зелень сочной травы; плёсы, протоки, старицы были богаты рыбой и дичью. Повсюду бродили тучные гурты скота, отбитого у половецких ханов: быки белой масти, высокие в холке, с огромными, «ухватом», рогами, бараны жирные, курдючные, тоже белые; и войлоки половецкие, как и юрты — того же цвета, белые, будто соль.

…Временами среди шумящих лукоморских волн маячили паруса иноземных судов, но они проходили стороной, боясь даже приблизиться к берегу, который кишел захватчиками, как падаль червями.

Но монголов это ничуть не печалило. Степняки с востока привыкли: с их появлением всё живое под солнцем в ужасе разбегалось кто куда… Сбывалась мечта Чингизхана: медленно, но верно мир сгибался в бараний рог под плетью монголов. Теперь под нею должна была согнуться и христианская Русь.

* * *