Горшков. Ну, хорошо, пускай это было лекарство, а кто же тогда кирпичину швырнул в немецкого мастера?
Горицвет
Горшков. Ветер тот был с руками, вот вам и всыпали горячей проволоки!
Горицвет. Ну, кто там будет учитывать, чем кому всыпали! Теперь Гитлеру всыпаем с процентами, не хватит и арифмометров сложить все вместе… Зачем ходил, зачем ходил!.. Я вынашивал проект использования температуры домны…
Горшков. Для этого надо хотя бы иметь домну!
Горицвет. Будет! Максим Иванович, слыхали, где был? На Урале. Что же он, даром хлеб ел? Привезет все, что вывез. Как возьмемся поднимать завод! Я не могу успокоиться! Да вы понимаете, что происходит сегодня?! На свет народились! Свободные советские граждане!
Горшков. И зачем же так кричать?
Горицвет. Разве запрещено?
Горшков. Не запрещено — сами должны знать, что в доме, где лежит мертвое тело
Горицвет. Как вы можете так спокойно говорить! Тут такие чувства, такие переживания! Нужны громкоговорители! Вернулась Советская, дорогая наша власть! Ура-а!!
Солдат
Горицвет. Да какие ж мы старики? Сорок годов!
Солдат
Горшков. Не сомневайтесь…
Солдат. Выбили мы, значит, противника с территории завода, а тут и утро, кончился ночной бой… Начался, значит, бой дневной… Оставили меня тут у телефона… Так вовсе не дают спокойно работать… На животе подползают, спасибо, говорят, что завод наш освободили… Погодите, говорю, тут от завода-то кот наплакал, и даже, представьте себе, такая страшная трава… Одного штатского бойцы нашли в траве, принесли ко мне… Лежит без сознания от контузии…
Горицвет. Спасибо вам, что завод освободили!
Солдат. Война — тяжелая вещь, не скрою. А все ж приятно вызволять свою землю из-под оккупанта! Нажмешь этак, противник бежит, станешь на площади, автомат на животе, а слезы так по щекам и бегут, как из крана, не можешь быть хладнокровным, когда вокруг все плачут и припадают к твоей шинели… Как же нам тут жилось, товарищи?
Горицвет. Нет, вы скажите, как вы жили! Пам дела было мало — голодали, помирали, фашисту не покорялись… А вам же надо было оружия, хлеба наготовить, Гитлера взять за горло!
Горшков. Гляньте на завод — скажете пустое место? Это душа наша, потоптанная врагом, но она жива, она встанет!
Солдат. Свободное дело. Я такие факты видел. Встанет.
Горицвет. Погляньте, кто это по бурьяну ползет? По чужой ли?
Солдат. А ну, станьте в сторонку, я его уложу из автомата. Эй, шагай сюда! Нечего подкрадываться! Вижу!
Горшков. Не надо! Это наш. Мастер доменный…
Горицвет. И верно — Свирид Гаврилович! Чего же он поклоны бьет? О, снова упал на колени, ползет! Опустите автомат, не дай бог выстрелит! Может, слышали — это командир партизанского отряда товарищ С.?
Горшков. Как бы он там на мину не напоролся!
Солдат. Свободное дело. Минок противник насыпал.
Горицвет. Мины ему не страшны… Сам воевал ими… Может, не утерпел, домну осматривает, этакий нетерпеливый!
Солдат. Эй, мастер, поберегись! На минку нарвешься! Не видно вашего доменщика… В бурьяне пропал…
Горицвет. О нем начать рассказывать — может, и до вечера не кончишь! Он же у гестапо, можно сказать, в лапах был… Повели его вешать… его и еще людей… Вот тут перед заводом виселицы стояли… А партизаны и налетели… Полицию сразу закидали гранатами, палачей перестреляли, осужденных вытащили из петли… Одного не спасли, ранен был, сын бургомистра…
Горшков. Отрекся от отца, работал на партизан!
Горицвет. Эге ж… Бросились искать дочку Свирида Гавриловича, а ее у виселицы нет. Туда, сюда! Нет. Вдруг слышат, погибла Надюша в полиции!
Солдат. Бедный отец! Единственная дочка?
Горшков. Ею только и жил. Да домной. И птицами…
Солдат. Кур разводил?
Горицвет. Соловьев! Да! Были у него соловьи!..
Тоненький, пронзительный гудок паровоза. Гудит, гудит, нетерпеливо требует проезда.
Солдат. Паровоз. Свободное дело…