Ян Собеский

К счастью, турки, как было видно с первого взгляда, совсем не окопались. Лагерь был открытый, да и укреплять его, ввиду обширности, было невозможно.

Венский комендант Старенберг, осведомленный о прибытии армий для снятия осады, приветствовал нас ночью ракетами.

Войско наше занимало фронт около полумили в ширину, а правое его крыло расположилось среди лесов и гор. Король переночевал на самом фланге, где стояли пехотные полки и как на ладони виднелся весь турецкий лагерь, а ночью нельзя было уснуть из-за грохота орудий.

Бог весть, какая ожидала нас судьба. Но видеть, что мы видели, доводится не всякому. Дивная картина окрестной страны, расстилавшийся под ногами город, палатки, рассыпанные как грибы, огненные ленты, бороздившие ночное небо, дым, клубами подымавшийся над башнями, все вместе представляло восхитительное зрелище, величественное в своей безбрежной красоте. Не жалея о вынесенных муках, я благодарил Бога, что он сподобил меня быть здесь. Не нагляделся бы, казалось, и не наслушался, ибо и для ушей было чего послушать.

Когда ветер, которого в горах всегда достаточно, долетал к нам с равнины, то приносил с собой грохот орудий, и далекий звон колоколов, дикий рев верблюдов, ржание коней, скрип колес, лязг и звяканье оружия… так что мороз продирал по коже. Никакая музыка не может так глубоко взволновать нас. Изумление и тревога овладевали умами, и поневоле возникал вопрос, какую судьбу готовит нам Господь, ибо неисповедимы пути Его.

Если не ошибаюсь, то у короля были какие-то расчеты на татар, ибо он постоянно спрашивал о них и посылал узнать, где они стоят. Но пока что никто не мог допытаться.

В течение двух дней я расхаживал по лагерю, где у меня много было знакомых, и могу только сказать, что никогда не видел войска, так рвавшегося в бой и настолько уверенного в своих силах, как тогда. Все питали необычайную веру в короля; о гетманах даже не вспоминали. Он был верховным главнокомандующим, а все иностранцы, князья Лотарингские, смотрели ему в рот. Ежедневно видясь с королем, могу засвидетельствовать, что не только никто и никогда не противоречил королю, но постоянно, о каждой мелочи, спрашивали его мнения; и следовали его советам, зная, что он чаще и больше, чем кто-либо сталкивался с турками и знаком с их тактикой.

Смеясь, король показывал нам рубец от раны, полученной под Берестечком, говоря, будто этим путем проникло в его мозг уразумение турецкой стратегии.

Когда приводили «языка» и не было под рукою переводчика, вызывало всеобщее удивление то, что король вызывался сам допрашивать татар и прекрасно с ними объяснялся. По пленникам, когда они узнавали, что здесь король, было заметно, как они робели и смирялись.

Насколько можно было видеть с высоты, Кара-Мустафа расположился под Веною по-барски. Его собственные помещения, шатры с гаремом и с прислугой, евнухами, янычарами, состоявшими при его особе, раскинулись огромным городом. Между пурпурными и златоткаными палатками, с полумесяцами на верхушках, обитыми жестью, зеленели деревья, искрились фонтаны. Едва ли сам султан, если бы собрался на войну, мог продемонстрировать больший блеск и пышность. Но в стане совсем не было заметно войск. Только у самых стен и башен, под которые велись подкопы и делались проломы, происходили перемещения воинских частей. Осада велась вяло и неровно; резко выделялись часы молитвы и отдохновения.

Орудия города стреляли непрерывно, но, по-видимому, безрезультатно. По ночам Старенберг пускал с башен огненные ракеты, значение которых было, вероятно, понятно королю и князю Лотарингскому, потому что они взлетали в разных сочетаниях по нескольку и с промежутками. Слышали мы также, что из Вены в наш лагерь и обратно приходил переодетый янычаром поляк. И еще я слышал, как король говорил, будто Старенберг очень торопит, но ничего нельзя сделать из-за коварной штуки, подстроенной нам непредусмотренной планами горою.

Тем временем осень сильно давала себя знать.

Здесь я должен отметить мудрую находчивость нашего государя при смотре войск, который он производил в присутствии князей Лотарингского и Саксонского. Я был при том, когда приехал сильно смущенный гетман с докладом, что часть пехоты в таких рваных мундирах и так плохо одета, что ее необходимо убрать в тыл, иначе будет стыдно перед иностранцами.

— В особенности же, — прибавил он, — рядом с саксонской пехотой, одетой с иголочки, нашу невозможно показать.

Король пожал плечами.

— Оборони Боже! — воскликнул он. — Не прячьте этого полка, ведите его смело: я сумею втолковать князю Лотарингскому, как это случилось.

Дошла очередь и до несчастного полка, в котором было много бравых солдат, но, вместо мундиров, почти одни лохмотья.

Король, увидев приближение оборванцев, громко обратился к иностранцам: