Яма слепых

Диого Релвас настропалил падре Алвина, чтобы тот всеми правдами и неправдами выведал причину перемены в его дочери. Но старый-престарый капеллан разводил руками, будучи уверенным, что теперь его слабый голос до неба не доходит. Он ведь уже пытался исповедовать ее, в доверительной беседе, тогда, в ее комнате, помните?! Но это ничего не дало. Почему она говорила о смерти?! Может, с кем согрешила?! Все было напрасно: Мария до Пилар отказывалась от его услуг, испытывала к нему сострадание и не скрывала этого, что в общем-то, злило старика. Да, он стар, это верно, но не нуждается в сострадании грешных.

Однако, боясь пасть в глазах Релваса. падре Алвин стоял на своем: «Эго возраст, не может быть двух мнении. И лучшее, что следует сделать, — это выдать ее замуж, и поскорее. Замужество — чудодейственное средство против девичьих болезней. И особенно оно нужно тем, которые были живыми и говорливыми и вдруг, непонятно отчего, загрустили».

Удовольствия от подобных откровений капеллана Диого Релвас не получал. Но не за горами тот день, когда он вышвырнет и его, и его откровения за ворота поместья. И все же на сегодняшний день совет падре Алвина целиком совпадал с собственным мнением Диого Релваса по этому вопросу. А потому он принялся составлять список возможных претендентов на руку Марии до Пилар, помечая против каждого все достоинства и недостатки, не забывая о возможности иметь доход с земель и всего прочего, чем располагали эти сеньоры. Прикидывая в уме, он думал, что их семеро, но теперь, когда нужно было составить поименный список, оставалось двое, да, двое — такое зловоние исходило от остальных пяти, имевших земли и здесь, и в Алентежо, но явно негодных в женихи любой благородной барышне, особенно дочери такого хозяина, как он, который не только не пострадал от кризиса, но и, благодарение богу, разбогател, прибрав к рукам земли разорившихся землевладельцев. Одни из этих претендентов вели жизнь, ухлестывая за юбками, и понимали в земле ровно столько, сколько свиньи в апельсинах, другие пропадали в игорных домах, где, случалось, заражались фанфаронством графа де Фарробо [Кингела, Жоакин Педро, граф де Фарробо (1801 — 1869) — португальский финансист, большой любитель искусства]: роняли мелкую монету, а потом, чтобы найти ее, поджигали крупную ассигнацию и светили себе. И этим занимались почти все. Жечь собственные деньги — вот чего они хотели! Такие ради страховой премии сожгут в неурожайный год поле пшеницы.

Услышав о предполагаемых кандидатах, все же вошедших в отцовский список. Мигел Жоан пожал плечами, вроде бы не желая вмешиваться в дела любовные. Но это было шито белыми нитками: Мигел Жоан предпочитал иметь сестру незамужнюю, деля с племянником то, что причиталось ему при разделе имущества. А если бы вдруг оно состоялось, то он, подумывая о будущем, счел бы необходимым обратиться к адвокату. Старик прирос к земле и сельскому хозяйству, и, кто бы ни пытался, его от этого не оторвать. И с чего он решил спрашивать его мнение о Марии до Пилар и ее браке, если всю жизнь делал только то, что ему самому взбредет в голову?!

Вот Мигел Жоан и делал вид, что безразличен к судьбе сестры, хотя на самом деле это было далеко от истины.

Глава VI

ВЫРОЖДАЮТСЯ ИДЕИ И ВЫРОЖДАЮТСЯ ЛЮДИ

Глава республиканцев поселка имел обыкновение говорить, но по секрету и среди особо доверенных единомышленников (упаси боже! Потому что и в республиканскую среду могла затесаться всякая нечисть!), что Релвас уже двадцать лет носит в себе короля, но, как видно, так никогда и не разродится, поскольку плод, похоже, начал подгнивать и сеньор Алдебарана страдает от интоксикации.

Совершенно ясно, это был политический навет, подхваченный многими злыми языками.

Так дали бы ему развернуться: создать монархию в соответствии с его темпераментом, который он, Релвас, бросит весь, целиком, на разработку кое-каких оригинальных законов, хотя и в старых добрых португальских традициях, наиболее ему приятных. Ведь еще с дедовских времен — Релвасы не отрицали этого, нет, — в их доме никто не брезговал либеральными реформами, однако они прибирали к рукам те наследные владения и ту монастырскую собственность, которые были им особенно выгодны, и использовали затруднения казны, чтобы грабить национальное достояние, отданное на произвол судьбы.

Никто никогда не слышал, чтобы они были против пира во время чумы.