Яма слепых

Брижида послала за доктором Гонсалвесом, который высокую температуру приписал несварению желудка — возможно, все это из-за съеденного неспелого фрукта. Мария до Пилар молчала. Она не сказала ничего, никогда, никому, даже падре Алвину: ведь сестра и братья велели и на исповеди держать язык за зубами. Так семи лет от роду она узнала, что исповеднику доверяют далеко не все…

И на всю жизнь сохранила в себе горечь того обвинения, которое, возможно, с годами и забылось бы, если бы не холодность сестры и братьев, все время напоминавшая ей о том дне. И вот однажды сестра и братья увидели, что Мария до Пилар выросла в красивую девушку. Кому же выпадет счастье быть ее мужем? Нет, никому, отвечала она самой себе с горечью. Я никогда не выйду замуж, говорила она с волнением в голосе. С тех пор она и старалась во всем походить на мужчин: ездить верхом на коне, носить дома брюки для верховой езды, хотя ничего угловато-мальчишеского в ней не было. И пожалуй, единственное, к чему она стремилась, — быть незаметной для мужского глаза. Так Мария до Пилар думала избежать замужества. Ведь она чувствовала, она была уверена, что умрет в тот день, когда родит ребенка. Материнство пугало ее. Рядом с беременной она испытывала болезненное чувство вины и старалась уйти, скрыться, чтобы не прочесть в ее глазах обвинение себе. И всю свою ласку, часто чрезмерную, отдавала детям: ей казалось, что матери не так ласковы с ними, как те того заслуживают. И Эмилия Аделаиде, и жена Антонио Лусио — Мария Луиза Андраде — сердились на нее за то внимание, какое она уделяла их детям. Она их избалует своим нежничаньем.

Так и жила она, обуреваемая восторженным материнским инстинктом и страхом стать матерью.

И однажды вот здесь, где лежала теперь, она принялась ласкать Зе Педро, возможно, ревнуя его к мисс Карри, и ласкала как дитя, которого видела в объездчике лошадей. Да-а! Он действительно хорош собой. Ей бы хотелось иметь сына, похожего на него, только без риска для жизни, не рожая.

Она испытывала смятение чувств, а нахлынувшие воспоминания сменяли друг друга одни ярче других в зависимости от тех чувств и воспоминаний, которым были созвучны. И в то же время это была цепь тяжелых переживаний, которые заставляли кровоточить старую рану. Точно кто-то со стороны ткнул в нее, чтобы, испытывая боль, Мария до Пилар могла рассмотреть каждую клеточку себя самой.

Глава XXIII

ТИТУЛ НА ДВА ЧАСА

С Диого Релвасом возымел желание познакомиться его величество. Любопытство короля к этому человеку, занимавшемуся земледелием, который представлялся ему куда более разумным, чем многие его министры, пробудили газеты и доклад шефа секретной полиции. Страстность разумного выступления и в то же время явная взволнованность раскрывали Релваса совсем с иной стороны, чем та, о которой он был наслышан от принца, присутствовавшего на бое быков в Мадриде.

Землевладелец Алдебарана, еще не до конца переваривший пилюлю, которую преподнесла ему жизнь, вручив деревенский скипетр Зе Бараоне, громко заявил о себе и привлек королевское внимание. Сделал он это шутя, но не без умысла. Диого Релвас хорошо знал, как развеять все возможные сомнения его величества по поводу индустрии: он напомнит ему, что Рибатежо — родина человека — творца земли, на которой тот сеет и собирает урожай, хороший урожай, и дань настоящего уважения к его труду была бы стимулом для этого района, всегда противостоящего чуждым идеям, приходящим из Франции. Ваше величество должны бы быть ближе к Португалии подлинных традиций, к отечественному сельскому хозяйству. Или н-нет?…

Когда дата визита короля к хозяину Алдебарана была определена, Диого Релвас созвал земледельцев, обсудил программу приема, как и все мелочи придворного этикета, купил еще несколько машин для сельскохозяйственного парада, изучил возможность каждого сельскохозяйственного дома, который примет участие в параде в соответствии с весом его в хозяйстве, и особое, может, даже слишком особое внимание уделил одежде своих крестьян, представлявших тавро Релваса, коль скоро эта одежда получила право быть одеждой участников корриды, хотя, конечно, красный жилет и штаны с носками не могли считаться очень традиционными. Но это было красиво и радовало глаз, да, сеньор. А если глаз радуется, то не все потеряно. И даже наоборот, это своего рода находка, ну, как бы нововведение, по крайней мере так можно трактовать измену традиционности.

Конечно, у него были свои сложности. И еще сколько!… Нечего о том и говорить. Голова шла кругом! Ведь он получал пожелания от министров и знати королевства относительно церемоний и порядка показа. Обычаи, куча обычаев. Случалось, что Диого Релвас не знал, как быть, и удалялся в Башню четырех ветров, чтобы поразмыслить над всем этим и привести в равновесие свое тщеславие и щепетильность. «А-а, к черту мелочи! — говорил он в кругу своих близких друзей. — Важно одно — не позволить себя унизить ни враждебностью, ни интригами». И вот день настал. И какой день!…