Яковлев А. Сумерки

А в обкоме партии тем временем шла очередная реорга­низация. Я был приглашен туда заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации, а вскоре новый первый секретарь обкома Георгий Ситников внес предложение в ЦК об утверждении меня заведующим отделом школ и выс­ших учебных заведений обкома КПСС. Этот уровень был уже номенклатурным. Обнажились новые для меня детали жизни. Например, начальник соответствующего отдела из КГБ (я, право, не знаю, как он точно назывался) должен был время от времени приходить ко мне и рассказывать об об­щей обстановке в институтах, об антисоветских разговорах, о тех, кто слушает «Голос Америки», сообщать результаты перлюстрации писем и прочее в том же духе.

Говорят, что опыт — это ум дураков. Не совсем так. И не всегда так.

Работа в новом качестве резко улучшила мое материаль­ное положение. К 1500 рублям официальной зарплаты доба­вился пакет с 3000 рублей, с которых не надо было платить ни налоги, ни партийные взносы. Ну как тут не благодарить государевы блага? Теперь меня уже допускали на закрытые заседания бюро обкома, где заслушивались разные доклады, в том числе руководителей КГБ и УВД об общей обстановке в области. Постепенно начинаешь привыкать и к личной осо- бости. Селекционная машина работала исправнейшим обра­зом.

Доклады на бюро обкома оставляли у меня какое-то смут­ное впечатление. Что было в них правдой, а что — нет, опре­делить невозможно. Получалось, что в области распростра­нены антисоветские настроения и антипартийные разгово­ры, обнаруживались какие-то молодежные организации и группы, на сборах которых поют блатные песни и читают сомнительные стихи. В то же время говорили о неслыханном единстве народа, его поддержке политики партии, и только отдельные отщепенцы и клеветники, а их единицы, мешают народу жить хорошо и спокойно.

КГБ боялись все. От этой организации зависела судьба любого начальника. Но случались и разборки. Однажды на закрытом заседании бюро обкома Ситников зачитал письмо одной женщины, в котором она писала, что ее брат, капитан КГБ, сидит в тюрьме за то, что в закусочной на дороге из Ярославля в Москву якобы ранил одного человека выстрелом из пистолета, а другого ударил пивной кружкой. Сестра пи­сала, что один из «пострадавших» уже арестован за убийство председателя колхоза. Именно это и привлекло внимание. Создали комиссию.

Через два-три месяца снова заседание бюро. Длилось весь день. Оказалось, что этот капитан выступил на партийном собрании в своей организации и рассказал о фальсификации некоторых политических дел. В ответ провокация — драка в пивной, организованная сослуживцами из КГБ. Один из «по­сетителей» закусочной учинил скандал и стал отнимать пис­толет у капитана. Капитан дважды выстрелил вверх, его уда­рили по руке, и третья пуля попала в кончик пальца одного колхозника. Капитана избили в закусочной, избили в мили­ции, а затем осудили на восемь лет тюрьмы.

Когда ситуация стала проясняться, бюро приняло реше­ние доставить на заседание пострадавшего. От капитана дол­го не могли добиться ни одного слова — он плакал. Пригла­сили врачей, они как-то успокоили его. Придя в себя, он рас­сказал жуткую историю о своих мытарствах, о порядках в КГБ, о беззакониях и фальшивых делах. Тогда этот эпизод я воспринял как торжество справедливости. Но не прошло и года, как сняли первого секретаря обкома КПСС Ситникова. Позже выяснилось, что вся эта история — финал длительной подковерной борьбы внутри областной элиты, и не только областной, но и в Москве.

Тяжелейшим годом на Ярославгцине был 1947-й. Голод­ный год. Неурожай, а то, что уродилось, сгнило в поле, дождь поливал с утра до вечера. А ЦК тем временем требовал при­нять все меры для выполнения плана госпоставок, особенно по картошке. Область была ориентирована на снабжение Северного флота. Все в области знали, что картошки в дерев­нях нет, люди голодают. Но это мало кого волновало. О ходе сдачи государству картофеля надо было докладывать в Моск­ву каждый день. Очередное государственное мародерство.

Собрали очередное бюро обкома. Раскрепили руководя­щих работников обкома по районам и велели выехать на места немедленно. Мне достался Толбухинский район, не так далеко от Ярославля. Кое-как добрался до Толбухина. Пер­вый секретарь райкома говорит:

— Ты же знаешь, что картошки нет, но ищи, раз велено. Возьми уполномоченного по заготовкам, у него есть мото­цикл с коляской, и вперед... за картошкой.

Конечно, картошки мы не нашли, поскольку ее не было. Смотреть в глаза колхозникам было бесконечно стыдно. Де­тей кормить нечем, а мы о советском патриотизме несем раз­ную околесицу. Ни с чем вернулись в Ярославль. Снова бюро обкома. По очереди доклады — первого секретаря райкома и «партийного комиссара» из обкома.

Первый секретарь: «Картошки нет». Уполномоченный об­кома — то же самое. Обоим по выговору с занесением в учетную карточку. И так по всему списку. Эти мизансцены повторялись в разных вариантах недели две. Потом все за­тихло.