Яковлев А. Сумерки

А теперь немножко личного, хотя и не совсем. Конечно же для меня далеко не безразличны экономические и поли­тические действия власти, поскольку в свое время я был при­частен к осмыслению общих принципов на пути к выздоров­лению моей страны. Задолго до Перестройки и во время ее моей мечтой было возвращение государства в нормальное человеческое бытие, то есть построение гражданского обще­ства, которое бы возвышалось на фундаменте свободы чело­века и его ответственности перед законом, богатело и разви­валось на принципах частной собственности, социального и экономического либерализма, свободного слова и творчест­ва, ограниченных только законом и этикой, развитого само­управления, децентрализации власти и свободных выборов. Я был убежден тогда и еще больше — сегодня, что только свобода и достаток человека создадут достойное общество и уважаемое государство.

Увы! Мечты, мечты, где ваша сладость. Конечно, сегод­няшнее состояние общества не сравнить с временами ленин- ско-сталинского террора, но сумеречная обстановка явно за­тянулась, в затылок обществу дышит авторитаризм, самодо­вольное ржание чиновников становится все слышнее.

В контексте этих рассуждений я все время ловлю себя на мысли, что свои, теперь уже давние, предложения (отсылаю читателя хотя бы к моему письму М. Горбачеву от декабря 1985 года или к письмам Б. Ельцину) я неотвязно сравниваю с тем, что предлагается обществу сегодня. В то время я писал и говорил о неизбежности рыночной экономики, о ее дебю­рократизации (как и государства в целом), низких налогах как пути оздоровления экономики, частной собственности, создании независимой судебной системы, верховенстве за­кона, многопартийности и многом другом, что напрямую увязывал с либеральной социальной политикой.

Еще в первые годы Перестройки я настаивал на реши­тельном обновлении правящей верхушки в государстве — в центре и на местах. Предупреждал, что мощная колонна «вождей», выращенная Сталиным, Хрущевым, Брежневым и Андроповым, предаст Перестройку. Мне отвечали: нельзя ло­мать людей через колено. Последствия известны.

Еще в 1985 году предлагал уходить от однопартийной сис­темы, ибо монополия на власть уже привела Россию в тупик. Сказали: рано. А тем временем в 2003 году однопартийность вернулась.

В том же 1985 году говорил о целесообразности перехода на фермерские принципы в сельском хозяйстве. Но мы про­должаем держаться за общинное хозяйство в форме колхозов.

В своем выступлении в Перми говорил о необходимости перехода к смешанной экономике и частной собственности. Сказали: торопиться не следует.

К 1988 году обострилась обстановка с преступностью, она приобрела угрожающий характер. Начал ныть и по этому по­воду. Чтобы отвязаться, дали в мой секретариат дополнитель­но одного человека. На том дело и кончилось, а преступность достигла сегодня катастрофических размеров.

В течение 1991 года четыре раза предупреждал о надви­гающемся военно-партийном мятеже. Сказали: не преувели­чивай и не сей панику.

На съезде Движения демократических реформ в 1991 году обратил внимание на начавшееся перерождение демократии в чиновничью демократуру и предлагал конкретную про­грамму действий против этой угрозы. Услышан не был.

Давным-давно начал говорить на каждом углу, что пре­небрежение к социальной сфере угробит демократию и при­ведет к реставрации прошлого. Чтобы как-то поправить си­туацию, организовал Партию социальной демократии. Пони­мания со стороны властей и общества не последовало. Как показало время, именно дикая социальность и топчет дове­рие к демократии.

Без конца, начиная с 1986 года, говорю о необходимости возрождения малых городов и малого бизнеса, поскольку здесь будущее России. В ответ — равнодушие.

В 1994 году я обратился к российской и мировой обще­ственности с просьбой поддержать идею международного суда над большевизмом. Дружное молчание.

Вот и сегодня заявляю, что фактическая власть в стране захвачена чиновничеством — жадным, коррумпированным и бессовестным, толкающим Россию в бездну. Услышат ли?

К чему я веду свои рассуждения? А вот к чему, причем оговариваюсь, что пишу только о своих ощущениях. За мои предложения я был оклеветан, причислен к шпионам, полу­чил десятки гнусных ярлыков, не один раз вызывался в про­куратуру, привлекался к суду и подвергался расследованиям, получал похоронные венки и угрозы покончить со мной фи­зически.

Сегодня некоторые позиции, которые я высказывал 10— 20 лет назад, становятся нормой жизни. Скажут: обижается старик. Это я о себе. Конечно, и это есть, что там говорить. И все же подобные чувства — ничтожнейшая часть моих на­строений. К счастью, в этом вихре реальных борений и фальшивых страстей мне еще достает чувства юмора.