Похоронив «хозяина» и убрав Берию, высшая номенклатура заключила как бы негласный договор, что «ныне и присно» партийцев из номенклатуры не будут стрелять в чекистских застенках. Хрущев при активной поддержке Суслова в какой-то мере убрал партаппарат из-под постоянного колпака спецслужб, хотя чекистские проверки при поступлении на работу в партаппарат и перед поездками за рубеж продолжались. Досье беременели, но роды проходили только по приказу нового «вождя». «Священный договор» о неприкосновенности высшей элиты долго не нарушался. Только после августа 1991 года несколько высших номенклатурщиков из КПСС и КГБ поселились на нарах — и то временно, а остальные как были, так и остались в несокрушимых рядах бюрократической элиты. Большевистская Дума вскоре амнистировала путчистов. Сработал инстинкт неувядающей социальной памяти. Нынче все из бывшей номенклатурной знати на хлебных местах: кто в Думе, кто в губернаторах, кто в банках, фирмах и т. д. А кто оказался не в состоянии делать что-то конкретное, требующее профессионализма, устроены советниками при «новых русских» — бывших номенклатурщиках.
Несмотря на некоторое снижение влияния спецслужб в первые годы Хрущева, они, разумеется, не сидели сложа руки. Хорошо понимали, что политическое руководство все равно без них не обойдется. Так оно и произошло. Испугавшись «оттепели» 1956 года, руководство страной вернулось к репрессиям. Карательные органы воспряли духом. В некоторых случаях они сами провоцировали волнения и конфликтные ситуации, чтобы доказать собственную нужность. Так было при Хрущеве в Новочеркасске и других городах, когда применялась вооруженная сила. Так было в Алма-Ате, Фергане, Сумгаите, Вильнюсе, Риге уже во время Перестройки.
Небольшие щелочки в «железном занавесе», открытые Хрущевым, положили начало «долларизации страны». Вместо делового и здравого отношения к этому факту спецслужбы увидели возможность для активизации своей деятельности. Во что бы то ни стало надо было знать, откуда появился у советского человека доллар. Шпион, поди! Один за другим посыпались законы, инициированные КГБ, — «Об уголовной ответственности за незаконные валютные операции»; «Об ответственности за мелкие валютные операции»; «О повышении ответственности за незаконное хранение валюты». Все они сводились к запрещению иметь на руках иностранную валюту. При любых обысках обнаруженная валюта возводила ее владельца в ранг преступника. Простой обыватель, получивший, скажем, от какого-нибудь родственника 10 долларов в письме и рискнувший сунуться с этими деньгами в спецмагазин для иностранцев «Березка», тут же нарывался на угрожающие вопросы. Деньги отнимались, о «криминальном» факте сообщалось на работу бедолаги, а сам он, если его в итоге отпускали домой, искренне радовался, что дешево отделался. Работал со мной в ЦК инструктор по фамилии Бабин. Сидели с ним в одной комнате. Поехал лечиться в Карловы Вары. КГБ сообщил, что он пытался провезти за границу то ли 13, то ли 16 долларов. Долго его «мутузили», а потом выгнали из аппарата ЦК, поскольку «скомпрометировал моральные устои партии».
При Брежневе по инициативе Лубянки был принят преступный по своей сути закон «О борьбе с тунеядцами». Этот закон — вершина бесправия. Он давал в руки чекистской номенклатуры «легальные» возможности расправы со всеми неугодными и инакомыслящими. Не согласился человек стать стукачом или, скажем, брякнул что-то невпопад, его выгоняют с работы, потом объявляют тунеядцем, а там и до тюрьмы два лаптя. Достаточно вспомнить, что одним из первых под каток этого закона попал поэт Иосиф Бродский — будущий лауреат Нобелевской премии по литературе. Подобная участь постигла и многих священнослужителей.
Эпоха Брежнева — золотые годы «Номенклатурии». Это был серьезный этап к захвату полной власти военно-про- мышленным комплексом и установлению военно-чекистской диктатуры. Именно застой в экономике и обстановка всеобщей безответственности создавали плодородную почву для перехода власти к силовым структурам. Руководители КГБ делали все возможное, чтобы вернуть себе свою половину власти, окончательно избавиться от хрущевского наследия, связанного с XX съездом КПСС. Наиболее эффективный путь к этому — напугать нового «вождя» растущим инакомыслием. Показательно в этом отношении письмо председателя КГБ В. Семичастного от 11 декабря 1965 года № 237-с., когда Брежнев еще только привыкал к верховной власти. Приведу некоторые выдержки из этого письма — практической инструкции для Брежнева.