Яковлев А. Сумерки

Михаил Сергеевич пропустил исторический шанс перело­мить ход событий именно в 1988—1989 годах. Страна еще была оккупирована большевизмом, а действия демократии против него оставались партизанскими, огонь был хаотич­ным, малоприцельным, одним словом, предельно щадящим. Требовалась гражданская армия Реформации. Демократиче­ски организованная часть общества, особенно интеллиген­ция, еще продолжала видеть в Горбачеве лидера обществен­ного обновления, еще связывала с ним свои надежды. Но от­вета не дождалась, ибо все руководящие номенклатурщики оставались на своих местах. В результате сработало правило любых верхушечных поворотов: сама власть, испугавшись крутого подъема, начала суетиться, нервничать, метаться по сторонам в поисках опоры, дабы не свалиться в политиче­ское ущелье.

И когда я утверждаю, что с осени 1990 года власть катаст­рофически быстро уходила из рук Горбачева, то начало это­му откату положили события 1988—1989 годов, когда реак­ция, по выражению ее лидеров, «выползла из окопов», огля­делась и, видя, что Горбачев растерян, начала атаку по всей линии дырявой обороны Перестройки, состоящей неизвест­но из кого, из каких-то странных и разрозненных отрядов добровольцев. Я уверен: Горбачев не один раз раскладывал политический пасьянс, пытаясь определить, куда деться ко­ролю? Но так и не решился сделать ставку на складываю­щуюся демократию снизу, пусть еще бестолковую, крикли­вую, но устремленную на преобразования и настроенную ан­тибольшевистски. Не обратился за поддержкой сам и не поддержал тех, кто просил у него такой поддержки.

Вместо этого он в 1988—1990 годах усилил в своих вы­ступлениях патерналистский, назидательный тон в отноше­нии «подданных», не замечая, что подобный тон начинает отталкивать здоровую часть общества и от него лично, и от политики, с которой он связал свою судьбу. Я утверждаю: в это время Михаилу Сергеевичу явно отказала способность к социальной фантазии. Политическое чутье притомилось, а притомившись, притупилось. Так получилось, что к концу

1990 года Горбачев уже ни при каких обстоятельствах — да­же откажись он публично от Перестройки и даже выступив с покаянием по этому поводу — не был бы принят в стан реставраторов, там уже формировалась жгучая к нему не­приязнь.

Но на этом рубеже, как мне кажется, у него еще остава­лась возможность связать свое будущее, будущее страны с ясно обозначенной демократической альтернативой. Ему на­до было пойти на всеобщие президентские выборы, помочь организации двух-трех демократических партий и покинуть большевистский корабль.

Парадокс: Горбачев знал истинную цену многим окружав­шим его людям по партии и внутрипартийному фундамента­лизму. Она была копеечной. Но людям из демократической среды — новым, неизвестным, иными тогда они и быть не могли, — он доверял еще меньше, чем «проверенным» орто­доксам. О его вибрирующей позиции говорят многие факты. Некоторые мои друзья из межрегионалыциков просили меня приходить на их собрания, не требуя никаких обязательств. Они имели в виду установить через меня рабочий контакт с Горбачевым, надеясь, что об их заседаниях и решениях будет докладывать не КГБ, а близкий Горбачеву человек. Там было много достойных фигур: Андрей Сахаров, Борис Ельцин, Гав­риил Попов, Анатолий Собчак. Кстати, можно представить себе ситуацию, если бы эти представители демократического крыла были бы в начале 1990 года включены в Президент­ский совет. Многое бы пошло по-другому, чем случилось. Горбачев, когда я проинформировал его о ситуации, не раз­решил мне посещать собрания межрегиональной депутат­ской группы.

Информационные доклады КГБ о работе МДГ были пол­ны неприязни, запугиваний и ярлыков. Как-то Горбачев спросил меня с раздражением: что там, межрегионалыцики затевают какой-то новый скандал? Что они, сдурели? Я спро­сил друзей, что случилось? Оказалось, ничего. Когда я сказал об этом Горбачеву, он отмахнулся, пробурчав: «Знаю, знаю». Он успел переговорить с Собчаком. А взъерошился, прочи­тав донос КГБ. Еще одна маленькая, но существенная деталь. Демократы из разных организаций, прежде всего из «Мемо­риала», привезли с Соловецких островов камень, чтобы положить его на Лубянской площади в память о зверствах сталинских репрессий. Пригласили меня на церемонию. Но Горбачев распорядился: «Нет! Пошли туда Юрия Осипья- на — члена Президентского совета».

Ох уж эти мелочи — дьявольские игрушки.