Яковлев А. Сумерки

Живет в памяти и другой эпизод. В феврале 1989 года я проводил в Грузии отпуск и был свободен как птица. Поехал в город Телави. И вдруг телефонный звонок Патиашвили. Он сказал, что на главной площади города собирается толпа, уже начались антиправительственные выступления, что он обду­мывает вопрос о возможности применения крайних мер. Я посоветовал Джумберу, который, как я понял, склонен по характеру к панике, пойти на площадь и поговорить с людь­ми. Позвонил в Тбилиси своему помощнику Валерию Кузне­цову, а также гостившему в Грузии Евгению Примакову, рас­сказал им о разговоре с Патиашвили и попросил съездить на площадь и посмотреть, что там делается на самом деле. Ми­нут через сорок они сообщили, что ничего не происходит. Воскресенье, ходят родители с детьми. Около памятника о чем-то спорят с десяток человек. Вот и все. Я позвонил Пати­ашвили, но его не оказалось на месте. Однако буквально че­рез минуту министр внутренних дел с некоторой иронией сообщил мне, что произошло «информационное недоразуме­ние», на площади все в порядке.

Мои сомнения относительно грузинской комиссии обо­стрил Михаил Полторанин. Он подошел ко мне и сказал: «Мой дружеский совет: не лезь в это дело. Там много темно­го, концы с концами не сходятся». Вот с этими смутными на­строениями я вечером позвонил Горбачеву на дачу. Сказал ему, что предпочел бы возглавить Комиссию по совет- ско-германскому договору, поскольку я по специальности историк. Михаил Сергеевич долго колебался, но все же ска­зал: «Подумаем».

По предложению эстонца Липпмаа разгорелись горячие прения. Было ясно, что у значительной части депутатов нет ни малейшего желания обсуждать проблему Прибалтики. Основной упор оппоненты делали на то, что оригинал сек­ретных протоколов отсутствует. Пришлось выступить и Гор­бачеву, который заявил, что они с Шеварднадзе пытались найти подлинники протоколов, но их нигде не оказалось. Оба, как потом выяснилось, лукавили. Хотя причины лукав­ства с точки зрения здравого смысла отыскать невозможно. Для меня это остается загадкой до сих пор.

В конце своего второго выступления Липпмаа предложил включить в состав комиссии меня в качестве председателя, что было встречено аплодисментами. Началась работа — нуд­ная и тяжелая. Собрали сотни и сотни документов — прямых и косвенных. К работе подключили советские посольства в ФРГ, Англии, Франции, США. Проштудировали десятки книг, особенно на немецком языке. Все эти документы и материа­лы рассылались членам комиссии. Заседания проходили очень бурно. Рабочим координатором комиссии был Валентин Фалин — человек высокой эрудиции. Своей рассудительно­стью он помогал создавать рабочую обстановку. Активную роль играли Г. Арбатов, Ю. Афанасьев, В. Коротич, Алексий II,

Ч. Айтматов, Л. Арутюнян, А. Казанник, И. Друцэ, В. Шинка- рук. Вполне понятно, что представители Прибалтийских рес­публик занимали остро радикальную позицию, но скорее по формулировкам документа, а не по существу.

Однажды я дал почитать Горбачеву проект моего доклада. Ему все это не понравилось. Но в процессе разговора воз­никла идея о предварительном интервью газете «Правда» с тем, чтобы подготовить общественное мнение по этому дале­ко не простому вопросу. Были подготовлены как вопросы, так и ответы. Горбачев отдыхал на юге. Через два-три дня мне позвонил Черняев и сказал, что интервью одобрено, можно печатать. Представители Прибалтики критически от­неслись к некоторым положениям интервью, считая, что они не полностью отражают суть проблемы, поскольку недоста­точно радикальны.

В сущности, со многими замечаниями и требованиями прибалтов можно было согласиться, но я-то знал, что реше­ния обвинительного характера в адрес СССР съезд все равно не примет. Споры были горячими. В интересах дела я вы­нужден был заявить на комиссии, что выйду на трибуну и скажу, что выражаю мнение только части комиссии. Попро­шу создать новую комиссию без моего участия. Сказал так­же, что члены комиссии могут выступить со своими вариан­тами доклада и решения. Тут я поддержки не нашел, решили, что выступать надо мне и от имени всей комиссии.

Последний вариант своего доклада я никому не показы­вал — ни Горбачеву, ни членам Политбюро, ни членам ко­миссии. За день до выступления ко мне подошел Анатолий Ковалев — первый заместитель министра иностранных дел СССР. Большая умница и высокой порядочности человек. Он сказал, что нашел акт передачи текста секретных прото­колов из одного подразделения МИД в другое. Я обрадовал­ся и хотел сразу же вставить его в мой доклад. Но, пораз­мыслив, решил оставить этот «последний патрон» про запас.