Яковлев А. Сумерки

К сожалению, 1986 год оказался годом невезения. Прежде всего, Чернобыльская авария. Я не был членом чернобыль­ской комиссии, но участвовал в заседаниях Политбюро и Секретариата ЦК, обсуждавших эту трагедию. Как это ни странно, отдел пропаганды был отстранен от информации о Чернобыле. Видимо, были какие-то детали не для посторон­них ушей. Информацией занимались военные в соответст­вующих отделах ЦК. У меня остались в памяти острые впе­чатления об общей растерянности, никто не знал, что делать. Люди, отвечающие за эту сферу — министр Славский, пре­зидент АН СССР Александров, — говорили что-то невнят­ное. Однажды на Политбюро между ними состоялся занят­ный разговор.

— Ты помнишь, Ефим (Славский), сколько рентген мы с тобой схватили на Новой Земле? И вот ничего, живы.

— Помню, конечно. Но мы тогда по литру водки оприхо­довали.

Обоим в то время было за 80.

На заседании Политбюро часто звучали исключающие друг друга предложения. Все оправдывались, боялись сказать лишнее. Поехали в Чернобыль Рыжков и Лигачев. Их впечат­ления были очень критические, особенно что касается безде­ятельности государственного и партийного аппаратов Укра­ины. По очереди туда ездили академики-атомщики Велихов и Легасов. Что касается информации, то уже на первом засе­дании Политбюро было решено регулярно информировать общественность о происходящем. Но государственное на­чальство и партийные чиновники из отраслевых отделов под разными предлогами всячески препятствовали поездкам жур­налистов в Чернобыль. Чиновники очень медленно привыка­ли к гласности, к новым правилам игры.

О Чернобыльской катастрофе написано много, созданы фильмы, опубликованы десятки книг. Ничего нового доба­вить почти невозможно, кроме, пожалуй, одного эпизода, о котором общественность не знает. Когда обнаружилась ре­альная угроза радиоактивного заражения реки Припять, то срочно начали сооружать ров на берегу реки, чтобы дождь не смывал зараженную землю в воду. В разговоре со мной министр обороны Язов проговорился, что вот пришлось на­править туда подразделение солдат для земляных работ.

— А где же нашли спецкостюмы, их, как докладывают, нет? — спросил я.

— Так без костюмов.

— Как же так можно?

— Они же солдаты, обязаны выполнять свой долг.

Таков был ответ министра, отражающий обычную прак­тику преступного отношения режима к человеку.

Регулярно выступая в Москве перед руководителями средств массовой информации, я постоянно настаивал на том, что Перестройка, выступающая в качестве нового поли­тического курса, обречена на провал, если не заработает в полную силу гласность и свобода творчества. Об этом же го­ворил в своих выступлениях в различных аудиториях: в Пер­ми, Душанбе, Кишиневе, Ярославле, Калуге, Санкт-Петер- бурге, Риге, Вильнюсе, Таллине. Уже после 1991 года участ­вовал в различных научных симпозиумах в США, Канаде, Португалии, Англии, Японии, Испании, Южной Корее, Франции, Германии, Италии, Бельгии, Голландии, Финлян­дии, Польше, Болгарии, Венгрии, Чехословакии, Югославии, Кувейте, Иране, Израиле, Омане, Южной Африке, Египте, Австрии, Швеции, отстаивая эти же принципы. О содержа­нии своих лекций и выступлений не буду здесь рассказы­вать. Они опубликованы в моих книгах «Реализм — земля Перестройки», «Предисловие, обвал, послесловие», «Муки прочтения бытия», «Крестосев», «Омут памяти». Содержа­щиеся в них соображения отражают состояние общества после 1985 года, как я его понимал. Они отражают и мои лич­ные поиски того, какими путями продвигать идеи Пере­стройки. Несколько другой характер носит книга «Горькая чаша. Большевизм и Реформация России». Она является по­пыткой обобщить то, что произошло в стране, рассказать о невообразимо трудной дороге к свободе. О неожиданностях, крушениях надежд и личных разочарованиях, толкающих к новым и новым размышлениям.

Гласность и свобода творчества быстро завоевывали вни­мание и уважение общественного мнения. Правда о про­шлом и реальностях настоящего, которая еще пропитана прошлым, подавала мощные сигналы свободы, что окрыляло людей надеждой. Горбачев выступал за гласность, он пони­мал ее силу. Но на первом этапе Перестройки он отдавал приоритет дозированному расширению информации. Миха­ил Сергеевич достаточно регулярно собирал руководителей средств массовой информации и лидеров интеллигенции, рассказывал о деятельности Политбюро и Секретариата, вы­ражал, естественно, свое удовлетворение положительными статьями о Перестройке. Судя по его словам и действиям, он выстроил некую логическую цепочку поэтапных решений: информация — гласность — свобода слова. Был вынужден маневрировать, учитывая сопротивление аппарата партии.

Собирал подобные собрания, только в расширенном со­ставе, и Егор Лигачев. Он говорил, что поддерживает глас­ность, но такую, которая служит укреплению социалистиче­ских идеалов. Нельзя допускать, чтобы гласность вредила партии и государству. Он резко осуждал тех, кто увлекается критикой прошлого, не скрывал, что выступает за контроли­руемую гласность. На эти совещания я не ходил.