Яковлев А. Сумерки

Мастерски выполняя задачи вождя партии и народа и имея полную поддержку всего советского народа, Сталин, од­нако, не допускал в своей деятельности и тени самомнения, зазнайства, самолюбования. В своем интервью немецкому писателю Людвигу, где он отмечает великую роль гениально­го Ленина в деле преобразования нашей Родины, Сталин просто заявляет о себе: «Что касается меня, то я только ученик Ленина, и моя цель — быть достойным его учеником».

Если же обратиться к вознесенной до небес храбрости «вождя» (побеги из ссылок, грабежи банков и т. д.), то со­шлюсь на воспоминания его ближайшего соратника Анаста­са Микояна. Сталин был не из храброго десятка, рассказыва­ет он в своих мемуарах. На фронте не был ни разу. Но од­нажды, когда немцы уже отступили от Москвы, поехал на машине, бронированном «паккарде», по Минскому шоссе, поскольку мин там не было. Не доехал до фронта, может быть, около пятидесяти или семидесяти километров. Такой трус оказался, что опозорился на глазах у генералов, офице­ров и солдат охраны. Захотел по большой нужде (может, то­же от страха? — не знаю) и спросил, не может ли быть за­минирована местность в кустах возле дороги? Конечно, ни­кто не захотел давать такой гарантии. Тогда Верховный Главнокомандующий на глазах у всех спустил брюки и сде­лал свое дело прямо на асфальте. На этом знакомство с фронтом было завершено, и он уехал обратно в Москву.

Уголовному началу удалось надолго занять решающее место в управлении государством после октябрьской контр­революции. Удалось во многом потому, что, воодушевленные идеей классового стравливания, идеологи российской смуты и российского общественного раскола сделали ставку на хи­жины и их обитателей, постоянно льстя им, что именно они являются сердцем и разумом человечества, новыми хозяева­ми жизни. Генетическая линия уголовщины и безнравствен­ности власти и толпы тянется из глубины российских веков, но только большевизм возвел ее в ранг определяющей пози­ции своего режима. Ленинизм-сталинизм блестяще исполь­зовал психологию людей социального дна.

Известно, что человекоистребление — самое древнее гре­ховное ремесло. XX век вытворил демоцид — истребление целых народов. Создал специальную отрасль индустрии — де- моцидную, конвейерно-безостановочную. В Освенциме — за принадлежность к «неполноценным расам», в тюрьмах и лаге­рях ГУЛАГа — за «классовую неполноценность». Трудно син­тезировать в одно понятие социальный каннибализм, каинст- во, геростратство, иудин грех в своем законченном развитии.

Организатором злодеяний и разрушения России после Ле­нина является Иосиф Джугашвили-Сталин, вечно подлежа­щий суду за преступления против человечности.

Из ямы с человеческими судьбами, выкопанной нами же собственноручно, надо было выбираться. Перемены все громче стучались в дверь, пожар приближался, огонь быстро бежал по сухой траве. Лично мне становилось все более яс­ным, что ни одиночные, ни групповые выступления, ни дис­сидентское движение, несмотря на его благородные мотивы и личную жертвенность, не смогут всерьез поколебать устои сложившейся системы.

По моему глубокому убеждению, оставался, кроме граж­данской войны, единственный путь перехватить кризис до наступления его острой, быть может, кровавой стадии — это путь эволюционного слома тоталитаризма через тота­литарную партию с использованием ее принципов центра­лизма и дисциплины, но в то же время опираясь на ее про- тестно-реформаторское крыло. Мне только так виделась историческая возможность вывести Россию из тупика.

Парадокс? Выходит, да.

Обстановка диктовала лукавство. Приходилось о чем-то умалчивать, изворачиваться, но добиваться при этом целей, которые в «чистой» борьбе, скорее всего, закончились бы тюрьмой, лагерем, смертью, вечной славой или вечным про­клятием. Конечно, нравственный конфликт здесь очевиден, но, увы, так было. Надо же кому-то и в огне побывать, и дерьмом умыться. Без этого в России реформы не проходят.