Яковлев А. Сумерки

В сентябре 1965 года по записке КГБ подверглись аресту писатели Синявский и Даниэль, «вина» которых заключалась в том, что они, подобно Пастернаку, опубликовали на Западе свои произведения. Их действия КГБ квалифицировал как «особо опасное государственное преступление». Поскольку подготовка процесса шла с трудом, КГБ снова подталкивает ход событий. 6 декабря 1965 года его председатель Семичаст­ный пишет в ЦК новую записку, поводом для которой явился митинг молодежи 5 декабря около памятника Пушкину. Сре­ди других там был и лозунг: «Требуем гласности суда над Си­нявским и Даниэлем!» Верховный суд СССР в феврале 1966 го­да приговорил Синявского — к семи, а Даниэля — к пяти го­дам лагерей строгого режима.

Этот процесс курировал лично Суслов. Перед судом он позвонил мне — я тогда работал в Отделе пропаганды — и сказал, что я должен постоянно находиться на процессе и координировать информационно-пропагандистскую работу. Я долго отнекивался. Ссылался на то, что проблемы литера­туры находятся в ведении Отдела культуры, а не Отдела про­паганды. Говорил также, что не в курсе всего этого дела, ни­чего не читал из написанного Синявским и Даниэлем. Нако­нец, Суслов согласился с моим предложением направить туда работника Отдела культуры Мелентьева. Перед этим вместе с Отделом культуры я подписал рутинную в подобных случаях сопроводиловку к записке КГБ. В ней предлагался порядок освещения процесса в печати. Слава богу, ничего вразумительного напечатано не было.

Сегодня я сожалею, что в то время не нашел времени хо­тя бы раз побывать на суде. Игорь Черноуцан и Альберт Бе­ляев (из Отдела культуры ЦК) говорили мне потом, что суд произвел на них впечатление мерзкого спектакля — глупо­го и вульгарного. Доходило до меня и то, что Суслов выра­жал резкое недовольство слабой эффективностью этой ак­ции.

Уже в наше время ко мне домой зашли Андрей Синяв­ский и Мария Розанова. Чаевничали весь вечер, вспоминали те тяжелые смутные дни, когда только отдельные духовные пастыри осмеливались прорываться со своими посланиями к людям, к интеллигенции, показывая нелепость сложившейся обстановки, бездарность власти, не понимающей своего нич­тожества, особенно когда речь шла о культуре. Андрей Си­нявский остался в моей памяти как мудрый служитель духа. К сожалению, он рано покинул этот мир.

Репрессивная политика работала без устали. Отправили в ссылку Иосифа Бродского, будущего Нобелевского лауреата. Выдавили за границу неугодных властям режиссеров Тар­ковского и Любимова, писателя Некрасова, виолончелиста и дирижера Ростроповича.

Власти все чаще стали прибегать к психиатрии как сред­ству борьбы с инакомыслием. Эта практика связана, прежде всего, с именем Юрия Андропова. В 60-е годы был «теорети­чески обоснован» по указанию КГБ диагноз «вялотекущая шизофрения», позволявший объявить больным любого чело­века, если это потребуется властям. Численность узников специализированных психиатрических больниц стала быст­ро расти. По свидетельству тех, кто, будучи здоровым, про­шел такое лечение, «психушки» были страшнее тюрем и ла­герей.

Власть продолжала свой контроль за жизнью интеллиген­ции, разделив ее на подозреваемых и на временно непо- дозреваемых, на выездных и невыездных, на печатаемых и непечатаемых, на награждаемых и ненаграждаемых, пригла­шаемых на официальные приемы и банкеты и неприглаша- емых.

Напомню наиболее близкие по времени примеры травли Андрея Сахарова и Александра Солженицына.

«Комитет Госбезопасности информирует о том, что

17 сентября 1973 г. жена Солженицына пригласила к себе на квартиру академика Сахарова с женой и имела с ними двух­часовую беседу. Выражая мнение Солженицына, его жена в беседе настойчиво проводила мысль о необходимости допол­нительного обращения Сахарова к мировой общественности по более широкому кругу проблем, касающихся якобы отсут­ствия свобод в Советском Союзе...»

В январе 1974 года на Политбюро, где обсуждался вопрос «О Солженицыне», Брежнев, имея в виду книгу «Архипелаг ГУЛАГ», сказал: