Яков. Воспоминания (СИ)

Фотография нашлась легко. Да что там, я точно знал, в какой книге она. Лишь книгу нужно было достать.

Нина. И на фотографии такая же, как в жизни — интригующая, играющая, неискренняя. Красивая. Лишь секунду помедлив, я поднес спичку к уголку фотокарточки. Огонь, охвативший ее, мог бы соперничать в красоте с той, что была на ней изображена. Глупый, нелепый в своей символичности жест. Фотография бывшей возлюбленной, сгорающая на фоне предписания о ссылке, в которую я был отправлен из-за нее же. Красиво. И глупо. Как глупо было все, с нею связанное. Что ж, красивый и глупый жест сделан. И фотографии больше нет. И ничто не связывает меня с Петербургом, с моим прошлым. Отныне моя жизнь и судьба — Затонск. Буду расследовать мелкие провинциальные делишки, буду учить Коробейникова. Буду жить, в конце концов. Раз уж Господь уберег меня от смерти, нужно жить. И хватит грустить о прошлом, хватит вспоминать Нину, Разумовского и все остальное, что с ними связано. Это все в прошлом, господин надворный советник, в прошлом. А в настоящем — работа. И она, несомненно, поможет мне жить дальше. Всегда помогала. Придет утро, и с ним придет новое дело. Пусть и о пропаже курей. Его ведь тоже нужно будет расследовать. И это поможет забыть. Главное — просто запретить себе воспоминания. Просто запретить. Не так уж сложно. У Вас, господин Штольман, с дисциплиной всегда был порядок. Вот и апеллируйте к ней. Не вспоминать. Жить дальше. Утро вечера мудренее.

— Красивая, — сказал Коробейников, накрывая лицо утопленницы простыней. — Говорят, это жена заводчика Кулешова.

Утро и вправду оказалось мудреным и принесло женский труп. В прямом смысле принесло, волнами Затони к берегу.

— Пять лет назад у нас тут тоже одна барышня утопилась. От чувств-с, — это городовой прокомментировал.

Они уже все решили. «Сама утопилась» — вот и весь вердикт местной полиции. И Коробейников в недоумении, зачем я хочу, чтобы он искал следы. Боже, благослови провинцию. Это мне, следаку столичному, везде убийства мерещатся. А у них тут все просто: «Утопилась. От чувств-с». Дело закрыто. Даже любопытно, сколько таких «самоубийств» и не расследовалось вовсе. Ну, понятно, что ж тут непонятного! Если не топором по голове, стало быть «сама, от чувств-с». Впрочем, не стоит срывать раздражение на подчиненных. Они не виноваты в том, что их чему-то не учили. Тем более, что и не возражают ведь, готовы выполнять мои приказы, даже если эти приказы и кажутся им странными.

Раздал всем задания, оглянулся. И заметил на берегу барышню на велосипеде. Судя по докладу городовых, ту самую, что обнаружила тело. И, судя по моим воспоминаниям, ту самую, что едва не сбила меня с ног в мой первый день в Затонске. Да, именно она, я не ошибся. Да и не могло быть в провинциальном Затонске так уж много барышень, увлекающихся велоспортом.

Что ж, побеседуем со свидетельницей.

— Барышня!

Она остановилась, ожидая меня. Спортивный костюм по последней моде — должно быть, шокирующий весь Затонск, — соломенная шляпка, как у гимназистки, небрежно съехавшая на один глаз. Видно, что просто съехавшая, а не кокетливо сдвинутая. Встревоженное лицо.

— Прошу прощения, это ведь Вы нашли тело? Мне сказали, барышня на колесиках…

— Да, я! — твердо, тревожно, самую чуточку с вызовом.

Испугана, но изо всех сил старается этого не показать. Смелая девушка. Другая при подобных обстоятельствах уже в обмороке валялась бы, а эта ничего, держится.

— Следователь Штольман Яков Платонович.

Представляюсь нарочито спокойным голосом, чтобы не испугать сильнее.

— Миронова Анна Викторовна!

Тон задиристый слегка. Такую испугаешь, пожалуй!

— Вы знали утопленницу?

— Да. Мы были знакомы.

А вот тут вся задиристость пропала. И проявилась искренняя печаль. И глубокая, однако.

— Когда виделись в последний раз?

Вопрос наудачу, но уж больно печаль явная.

— Вчера вечером, — какая неожиданность! Похоже, барышня-велосипедистка гораздо более ценный свидетель, чем могло бы показаться с первого взгляда! — Мы были у Кулешовых.

— Что там делали?

— Ничего особенного. Просто званый вечер.

— А не заметили ничего необычного в ее поведении?

Обычный вопрос к свидетелю. Вот только ответила она слишком быстро:

— Нет. Ничего такого.

Слишком быстро и слишком твердо. Ох, что-то вы хотите скрыть, Анна Викторовна Миронова! Что ж, посмотрим, как у вас это получится.

— Когда разошлись?

— В половине десятого.

А это сказано куда спокойнее. Стало быть, что-то произошло именно во время самого вечера. Ладно, выясню позже, время есть. Не стоит пока давить на свидетельницу.

— Благодарю Вас.

Она повернулась к своему велосипеду, собралась уезжать.

Я и по сей день не знаю, что заставило меня продолжить разговор. Может, просто мне не хотелось, чтобы она уезжала такая расстроенная. Я окликнул ее, хоть это уж точно не было связано с расследованием:

— А я видел Вас в городе, на велосипеде.

Обернулась. Ответила:

— А я Вас тоже видела.