Яков Блюмкин: Ошибка резидента

В лице «племянника», подписавшего обязательство о сотрудничестве, они получали ценный источник информации, а с его помощью — самые конфиденциальные сведения об обстановке в посольстве, а возможно, и о замыслах графа Мирбаха. Блюмкин наверняка рассчитывал, что после освобождения «племянник» сможет свободно посещать «дядю» и станет своим человеком у него.

Блюмкин не без оснований считал, что хорошо провел эту операцию. Казалось, что посол уже прочно сидит у него на крючке. Блюмкин даже начал хвастать о своих успехах в контрразведывательной работе во время посиделок в кафе. А вот это уже было зря.

«Этот тип позволяет себе говорить в разговорах такие вещи…» Хвастун

За то время, когда он работал в ЧК, Блюмкин явно себя зауважал. Как заправский чекист, он носил кожаную куртку, галифе, высокие сапоги и кобуру с пистолетом на боку. Его самолюбию наверняка льстили те чувства, которые чекисты вызывали у напуганных обывателей — что-то вроде смеси страха, уважения и ненависти. Еще сохранившиеся чудом оппозиционные газеты печатали ехидные стихи «на злобу советских дней»:

Нет ни дров, ни керосина,
Без свечей сидит семья.
Догорай, моя лучина,
Догорю с тобой и я…

В нашем счастии уверясь,
Лева Троцкий горд и мил —
Затянул я лихо ферязь.
Шапку-соболь заломил!

И Чичерин наш не дремлет,
Всей Европе тон дает —
Прачка гласу Бога внемлет,
Встрепенется и поет.

Вдруг нагрянет чрезвычайка,
Проверяющая Русь, —
Делать нечего, хозяйка,
Дай кафтан, уж поплетусь!

Лацис с Петерсом не праздны,
Шасть — глядишь, уж во дворе —
Закружились бесы разны,
Словно листья в ноябре…

Человек в кожаной куртке с кобурой на боку был в Москве 1918-го настоящим хозяином жизни.

Блюмкину тогда едва исполнилось 18 лет, но выглядел он на все тридцать. Чтобы казаться еще старше и мужественнее, он отпустил усы и бороду. Когда Блюмкин появился в Москве, сначала он жил в здании ЦК партии левых эсеров — в доме 18 по Леонтьевскому переулку. Затем перебрался в гостиницу «Элит». В том же 1918 году гостиница была переименована в «Аврору», а ныне — это отель «Будапешт». Вместе с Андреевым он делил в «Элите» 221-й номер.

Весной первого послереволюционного года Блюмкин с головой окунулся не только в чекистские будни с их заговорами, контрреволюцией, расстрелами и спецоперациями. Его как магнитом притягивала московская литературная богема — он ведь и сам иногда баловался сочинительством. Окончательно в среду молодых поэтов и писателей Блюмкин «внедрится» позже, а тогда, в 1918-м, странная дружба «романтика революции», террориста и убийцы с людьми, которые на весь мир прославили русскую литературу, только начиналась.

Попасть в литературные круги Блюмкину было не так уж и сложно. Многие из известных русских поэтов, прозаиков, журналистов тогда симпатизировали левым эсерам и печатались в их изданиях. Далеко не полный перечень говорит сам за себя: Александр Блок, Сергей Есенин, Андрей Белый, Николай Клюев, Алексей Ремизов… На вечерах и выступлениях, организованных левыми эсерами, появлялись и другие представители литературно-артистической среды.

Сохранилось объявление о том, что Боевая организация левых эсеров устраивает в субботу, 18 мая 1918 года, на Садовой, 26, вечер поэтов. В программе значились Блок с «поэмой „Скифы“ и др. стихами», артистка Басаргина[13] с поэмой Блока «Двенадцать» и стихами Николая Клюева «Ленин», «Республика» и «Пулемет», артист Афанасьев с поэмой Есенина «Товарищ», а заодно и со стихами Константина Бальмонта. Билет на вечер стоил один рубль.

Блюмкин ходил на такие вечера. В это время (когда и где — точно неизвестно) он подружился с Есениным, а тот познакомил его со своими друзьями-поэтами Анатолием Мариенгофом, Вадимом Шершеневичем, Александром Кусиковым.