А эта работа, которая держит тебя так, что ты постоянно напряжен, — а дело то заметно продвигается, то вдруг само по себе останавливается и его, кажется, невозможно сдвинуть с мертвой точки! Бесполезно искать пропорциональность результатов затраченным усилиям. И эта цель, которая сегодня кажется близкой, один шаг до нее, завтра — бесконечно далекой, недостижимой, утром обещает все, к вечеру обращается в ничто, в нуль! Вероятность успеха и риск неудачи — равны… Эти представления о природе, о связях между фактами, причинности, взаимной обусловленности и зависимости, по существу, твои взгляды, твои убеждения, которые кажутся устойчивыми и вполне совершенными, лишь пока не найдены новый факт, новая зависимость, — и вот все рассыпается, прежние способы объяснения не годятся!.. И эта жизнь, которой ты живешь и не волен изменить или уйти от нее, раз уж выбрал для себя такую профессию или, может, она тебя выбрала, — с нестабильностью во внешних событиях, с непроходящей зыбкостью и неуверенностью внутри!..
Вот и суммируй, что это за работа у тебя, и цель, и образ мира, и жизнь… и вычисли, что тебе для всего этого необходимо.
Даже при самых благоприятных условиях…
А при условиях неблагоприятных? Герасим отодвинул от себя журнал. Да, при неблагоприятных!
Он видел, что изменение условий никак не влияло на Михалыча, Захара, Валеру, будто вовсе не было давления со стороны Вдовина. И — Герасим держался.
Все в последний месяц было непросто…
Едва Герасим переменился, едва открыто перешел на сторону ребят Элэл и начал противостоять Вдовину, Вдовин принялся настаивать на прекращении работ по модели. Доводы Герасима он игнорировал. Произносил речи на совете: «В эпоху научно-технической революции донкихотство, превращается в очень выгодное занятие. Посмотрите, кто в наше время воюет с ветряными мельницами? Все благополучная, высокооплачиваемая публика. Бывает, трудиться нет желания, терпения или, скажем, уменья. Не страшно, есть выход! Надо пообещать какие-нибудь чудеса. Что-то такое, что можно реализовать лет через сто. Но не раньше! Отхватить под это кусок пожирнее и существовать безбедно. А через сто лет, говаривал Ходжа Насреддин, когда взялся учить ишака грамоте, либо ишак помрет, либо эмир. Не отломят жирный кусок? Тоже ничего. Можно податься в мученики, они всегда у нас были в чести…» Герасим продолжал работать. Ребята помогали ему советами, делились лаборантами, отдавали свое время на машине. Начались отпуска, — у Вдовина появился надежный повод не давать Герасиму людей; установки оказывались перегружены, приборное время давно распределено, фонды ограничены. На все имелись, конечно, объективные причины, опровергнуть Вдовина никто бы не мог, все действительно складывалось именно так, и складывалось само собой; оставалось только удивляться, как это получается точно, одно к одному… Герасим попытался выяснить отношения со Вдовиным; тот ответил, что в нынешней ситуации ничем не в состоянии помочь… Затем Вдовин появился у Герасима и предложил ему самому оценить собственное положение по критерию успешности. Герасим стоял на своем… Однажды Вдовин по какому-то пустяковому поводу похвалил Герасима на совете; Герасим спросил в перерыве: «Что-то вы сегодня подчеркивали значение моей лаборатории, чего я на этот раз лишусь?» Лишился Капы на две недели, Вдовин бросил ее на свои срочные дела… Вернувшись, Капитолина робко пыталась взывать к благоразумию Герасима; он понимал, что ситуация угрожает ее карьере, понимал ее беспокойство за себя и недоумение его поведением, понимал… Работа по модели продвигалась, но едва-едва… И никаких жестких мер! Вдовин не зажигал красный свет. Напротив, он всячески теперь показывал, что и не собирается регламентировать чью-либо работу. Пусть каждый поступает, как хочет. Сам выбирает, куда ему шагать. Вдовин не ставил светофор, чтобы управлять людьми. Когда его просили о светофоре, он отвечал, что это не его стиль. Он разрисовывал переходы «зеброй»: иди свободно! И делал движение по улице настолько плотным, что перейти ее было нельзя…
Герасим держался, да! Но если быть честным с самим собой — держался на пределе.
На самом пределе…
Поднялся, подошел к окну. В этом месяце он перестал замечать, что делается за окнами.
Сейчас наконец увидел.
Впервые за все последнее время…
А ведь лето, черт возьми! Лето!
Смотрел, как блестят под солнцем глянцевые поверхности листьев… В окно плыл к нему жаркий, полный лесных запахов, манящий к себе, сладкий, из иной жизни дух…
Лето смущало, как проходящая мимо красавица.
Пойти за ней? Герасим провожал ее глазами…
Вернулся к столу.