Яконур

— Главный, вы бы его уговорили перейти в инспекцию, что ли, нельзя ему больше на комбинате, он просто не выдержит…

— Я тебя вызову.

Опять динамик:

— Главный…

— Это ты? Чтобы к вечеру был акт. Я сегодня должен подписать.

— Да тут вот…

— Ну, до двенадцати завтра.

— Там должна была блокировка сработать, как же она могла не сработать…

— Тогда не я, тогда директор будет подписывать, понял?

Второй тумблер слева.

— Машину мне к двум. И апельсины или что там. Побольше… В больницу.

Посмотрел на электрические часы над пультом; сверил со своими.

Оглядел пустую диспетчерскую — всех выгнал, чтоб не было суеты; прошелся, встал у окна.

Дед, наладчик, первый его специалист, сидел внизу на скамейке и курил.

Плавление, варка, гидрирование, добавление щелочи и кислоты, подача водорода, нагрев, перекачка в промежуточные емкости, загрузка катализатора, окисление, ректификация, промывка, сушка, перемешивание, резка, полимеризация, обработка сероуглеродом, фильтрация, удаление воздуха, отбеливание, высаживание из раствора… все остановилось, все!

Эстакада, как засохший ствол, и на ответвлениях трубопроводов от нее, — цеха гроздьями мертвых плодов…

Снова голос в динамике:

— Главный, здесь осталось на полчаса, заканчиваем…

— Знаю.

— Будем опробовать, Главный, и…

— Сообщишь.

Стоял перед пультом…

Главный, Главный, Главный! Это слово заменяло его имя, его отчество и фамилию. Главный, Главный! Будто он запускает не комбинат, а космическую ракету. Главный! Иногда ему вправду казалось, что он запускает свой комбинат, как космическую ракету.

В лепешку разбиться, костьми лечь, только пусть пойдет это дело, пойдет, наконец пойдет… Его комбинат, его, его! Он был главным инженером; его дело находилось в его власти, ему принадлежало, он направлял его своей рукой; он был главным инженером и гордился тем, что ему удавалось сделать.

Звонок.

Снял трубку.

Что ж, главк благодарит его, желает ему успеха… Плюс непременный совет быть осторожным со стоками… Если же придется сбросить без очистки, штраф ему компенсируют, как в прошлый раз… Еще благодарность и еще пожелания.

Положил трубку. Стоял, смотрел прямо перед собой.

Он был инженером. Он принадлежал своей отрасли.

Он отдавал ей себя и взамен получал уверенность, что он — часть огромного, мощного, всеобъемлющего, набирающего скорость механизма…

Внезапно руки его поднялись, остановились в воздухе, пальцы сжались в кулаки, затем кулаки с силой опустились на пульт, и следом будто всего притянула его к пульту эта же самая тяжесть, он склонил плечи и согнулся, и замер так, словно прикованный намертво или намертво приковавший себя за собранные в кулаки свои руки к пульту диспетчерской своего комбината.

…Он был инженером, он принадлежал своей отрасли, он отдавал ей себя всего, чтобы взамен получить уверенность, что он — часть огромного, мощного, набирающего скорость механизма.

Отчего же его отрасль поступала с ним так, почему этот огромный, мощный, всеобъемлющий, набирающий скорость механизм отбрасывал его своей растущей центробежной силой куда-то на самый край, на обочину, подальше, прочь от себя, словно стал стыдиться его, Столбова?

Все явственнее становилось видно, ощутимо новое для него, неожиданное, чуждое, неестественное для него состояние, к которому он неотвратимо приближался, в которое постепенно, однако заметно был втягиваем, к которому начинала уже складываться и привычка…

Внутри него все противилось этому переходу его в иное качество, все его врожденное и обретенное им, одаренность, характер, квалификация — все; однако его личная воля ничего не могла изменить, она попросту ничего здесь не значила. Само, приводимое в движение внешними объективными причинами, происходило замещение.

Он еще знал о себе, и это знание полностью соответствовало действительности, что он делает чрезвычайно важное, чрезвычайно нужное дело; что он поставлен на самый передовой и трудный участок работы, от успеха его деятельности зависит многое очень существенное; что так помогают ему, так его поддерживают и так торопят из-за совершенства и необходимости его производства.

И он уже знал о себе, и это знание также соответствовало действительности, что он делает уходящее в прошлое, оборачивающееся ординарным, а затем и сомнительным дело; что он поставлен на участок работы, где лишь короткое время все было совершенным и передовым, а ныне теряет и окончательно утратит скоро какую-либо перспективность; что деятельность его катится от вызывающей восхищение — к оставляющей досаду, ибо успех в ней перестает быть существенным, сохранятся лишь трудности, теперь нисколько не оправдываемые, а поддерживать будут, пожалуй, только из сочувствия…