Яконур

То, как сложилась его судьба на работе, было немалым успехом. Остальное постепенно подстроилось. Он был благополучен в семье, с друзьями, во всем. Ему удалось добиться полного соответствия принятому им жизненному стандарту. Он был удовлетворен тем, как построил свое существование.

— Каждый человек может прожить разные жизни, — заговорил опять Герасим. — Представляешь, прожить счастливую жизнь. А?

Саня промолчал.

Дорожный разговор.

Выстроенное им существование, все им достигнутое — дороги были Сане; он был не из тех, кто способен что-либо терять, он знал это.

Герасим — снова:

— Кажется, я понял, что такое переломный возраст…

Саня вглядывался в Герасима.

— Надо что-то решать, — продолжал Герасим, — делать что-то с собой.

Саня отвел глаза.

— Можно, конечно, и не решать, и не делать, — продолжал Герасим. — Поток, в который мы с тобой попали, достаточно мощный. Так на нас жмет, так несет, что можно всю жизнь прожить по инерции… Но я вижу, что для меня это уже исключено.

Саня снова глянул на Герасима и снова отвел глаза. Он не хотел сдаваться, не хотел признаться себе… Все думал, уж сколько лет: я не Саня, я — Александр…

— Видишь ли, — продолжал еще Герасим, — не бывает так, чтобы все изменилось и все осталось по-прежнему. У меня предчувствие… чему-то пришел конец. Прекрасной инерции, может быть. Может, всему, к чему я успел привыкнуть…

Саня молчал.

Вижу его чуть одутловатое лицо, большие серые глаза; сейчас он растревожен разговором с Герасимом, смотрит в сторону, он в смятении, не знает, что сказать, что посоветовать, беспокоится за Герасима и, возможно, загоняет вглубь мысли о самом себе. Рука его протянута за окно, — шелуху выбрасывал; пальцы растопырены; ловит ветер…

Машина бежала вдоль реки, вода уже была свободна, прямо на поверхности разлеглось белое густое облако, и в нем быстро проплывали по реке крупные льдины.

Ладно, решил Саня. Пройдет.

Он закинул руки за голову и потянулся. Смотрел на дорогу, смотрел по сторонам.

Благополучное, спокойное возвращение.

* * *

Яков Фомич смотрел, как сыплется из разломанной сигареты табак.

Да, думал он, симпозиум… Надо проверить, что там с приглашениями… Захар прав… с программой и прочим…

Едва успеет человек сделать что-то и добиться признания — его уже на носилки и поволокли. Жакмен со Стариком прямо написали, открытым текстом: симпозиум задуман ими как триумф идей Элэл. И вот н атебе…

Принесли почту. Все бросились вскрывать пакеты; Элэл приучил, что к его переписке каждый относился как к своей.

Снегирев, значит, сделал попытку проверить уравнение Морисона; эти листки схватил Михалыч, вцепился в добычу, уволок в угол и замер.

Остальное — мелочи: проспекты, извещения…

Яков Фомич был недоволен собой, с утра был недоволен; он вроде все делал как надо, но мысли какие-то отрывочные, собраться не мог, не мог настроиться, что ли.

Не так уж много времени Элэл проводил обычно здесь, да и незачем было ему просиживать тут подолгу; он мог находиться в соседних лабораториях, в своем кабинете, на другом полушарии, мало ли где… Да не в больнице.

Вот — не соберешь себя никак…

Вошел Вдовин.

То, что случилось затем, Яков Фомич воспринял как происходящее далеко и не с ним… он словно смотрел со стороны… Все это было здесь, с ним и на него было направлено, — он видел все так, словно тут, в лаборатории, находился другой Яков Фомич, а он наблюдал, издали, за этим Яковом Фомичом.

Вдовину понадобилась всего минута.

Он вошел и сказал:

— Кто является на работу в девять часов, поднимите руки!

Вдовин говорил полушутя, к тому же — неожиданность его появления и необычайность, странность его вопроса; нерешительно, один за другим, поднимали руки под его взглядом. Что, новое постановление? Опять проверка?..

Вдовин помолчал, оглядывая ребят.

Подождал, пока опустили руки.

— Теперь ясно, — сказал все так же полушутя… и полусерьезно. — Кто приходит в девять, уходит в пять! Чиновничье отношение к делу…

И — вышел.

Назаров пожал плечами, Валера покачал головой, Захар снял очки и принялся тереть кулаком глаза…

Немая сцена.

Что это означало? Чего он хотел?

Ну и глупые же у тебя, Яков Фомич, вопросы… И перестань чесать подбородок. Постарайся все же собраться…

Нет, собраться не удавалось.

Наконец голос, первое произнесенное слово; это Михалыч… Ну что за болваны вундеркинды, им бы только игрушку в зубы; знай радуется, что у него с Грачом выйдет собственная проверка для уравнения Морисона.

Потом — Валера:

— Ребята, вот что я вам скажу… Я только что во втором корпусе встретил Вдовина, и он меня спрашивал, не хочу ли я перейти к нему… Нет, не так. Он сказал, не хочу ли я наконец заняться настоящим делом…

Тут только Яков Фомич взглянул на Грача; у него были круглые, совсем детские испуганные глаза.

* * *

Иван Егорыч поднимался в гору, шел медленно, грузно.

Длинное удилище с картушкой — в руке, и рюкзак за спиной.

Всего-то пути от лодки до крыльца — тропинкой на яр, потом несколько шагов до ворот и по дощатому настилу мимо огорода. Но не спешил Иван Егорыч, некуда было спешить, незачем, да и не хотелось…