Яконур

— По голосу слышу, — сказала нянечка и постучала по двери. — Нету трещины.

— Спасибо, — сказал академик.

Нянечка ушла. Он поудобнее устроил голову на подушке и закрыл глаза.

Открыл глаза.

Еще глянул на метки, на кресты у себя на груди.

Первое соприкосновение со смертью было у него в детстве…

Он бегал в школу в поселок; у него была обязанность по утрам, перед школой, заходить к Путинцеву, будить его, это была главная обязанность и любимая. Однажды он постучал в окно, как обычно, а Путинцев не отозвался, не зажег лампу, не помахал ему рукой; постучал еще — нет ответа… Он стал коленями на завалинку и заглянул в окно. При свете утренней луны он увидел Путинцева на стуле у рабочего стола, плечи скошены, голова опущена; он решил, что Путинцев уснул за своим рабочим столом…

Взломали дверь…

Мать Путинцева приехала к нему на Яконур из Швейцарии, везла ему юношеские его рукописи, где-то, на какой-то из границ, рукописи пропали. Путинцев пережил мать на сорок дней. Похоронили их рядом; Путинцева несли по тропе, которую он проторил в снегу для матери.

При утренней луне впервые познакомился Элэл со смертью…

Отец Элэл поехал на Яконур студентом на практику, поехал — и остался там надолго; мама стала работать на Яконуре после университета; так они встретились. Родился Элэл. Потом уехали в Ленинград; началась война, отец посадил Элэл с мамой в поезд, они вернулись на Яконур. Мама болела, мальчиком занималась Косцова, метод у нее был свой, особенный: Косцова читала ему энциклопедию.

У него остались детские воспоминания об отношениях, которые были у отца с мамой. Он успел тогда понять: это были возвышенные отношения. Теперь ему даже казалось временами, что они говорили друг другу «вы». Нет, они говорили «ты»; но были — на «вы». Как бы ни складывалась жизнь, как бы ни оказывались они заняты. А они были люди занятые. И жизнь, бывало, складывалась по-разному.

Да, он успел понять…

Когда мама стала болеть, отец перешел на другую работу, чтобы ухаживать за ней. Мама быстро, невероятно быстро подурнела, постарела, за несколько месяцев она сделалась неузнаваемой; отец продолжал находить поводы дать ей знать, что она молода и красива.

Иногда вдруг что-то вспоминалось… виделось Элэл снова…

На Яконуре мама ему говорила: здесь мы с отцом нашли любовь. Она говорила: мы нашли здесь любовь к Яконуру и друг к другу, нашли счастье, и ты здесь родился; не забывай, что такое Яконур для всех нас, для нашей семьи, для нашего рода. Она повторяла это не раз… Он привык к тому, что его судьба изначально связана с Яконуром. Пожалуй, с тех лет он все ждал чего-то от Яконура, ждал, когда же Яконур сыграет в его жизни ту роль, которую предназначила, предрекла мама; ждал, когда Яконур за него возьмется. Мама была уверена, что свою судьбу и свою любовь он найдет там, на Яконуре, — как это было у нее и у отца…

Отец погиб в блокаде, заснул, их называли заснувшими. Мама умерла вскоре после возвращения в Ленинград.

Вечерами и по воскресеньям отец делал мебель. Потомственный интеллигент, он переодевался и становился мастеровым. Тут ничего не было от праздности. Тут были убеждения, доставшиеся отцу от его родителей. Это была его пашня. В доме пахло свежеоструганным деревом, лаками… Отец радовался, когда видел, что сыну нравится помогать ему… Одно кресло чудом уцелело; Элэл взял его с собой. Было такое удовольствие сидеть в нем, в отцовском кресле с высокой спинкой, резными подлокотниками, в добротном старом, обитом кожей кресле, сделанном руками отца, для которого эта работа означала пахать…

Что бы ни случалось с Элэл, очень хорошее или очень плохое, он знал, когда ему повезло больше всего в жизни, и знал, в чем ему повезло больше всего, — так, что больше не бывает. Он вынес из детства цельность и во всей своей непростой жизни обошелся без внутренней ломки, без переходных стадий… Душа его была душой сразу.

* * *

Савчук сидел в приемной. Был наготове.

— Нина, я заказываю, — говорила в телефон пожилая женщина за секретарским столом. — Бумаги отправлены, еще вчера. — Голос у нее был низкий, красивый. — Если потребуется, можно взять копию… Здравствуйте.

Через приемную быстро прошел мужчина с длинными, совершенно седыми волосами. Савчук здоровался издали, не уверенный, помнит ли тот его. Нет, видно, помнит… Вошел в дверь, обитую красной кожей.

— Совещание, потом в Госплане. Когда? Сейчас посмотрю. Будет. Может, соединить после совещания?.. Здравствуйте.

Еще один человек быстро прошел через приемную, у него была крупная, наголо выбритая голова. Снова Савчук здоровался, не уверенный, что тот его помнит. Нет, помнит… Вошел в ту же дверь.

Савчук поднялся, пересел поближе к двери, обитой красной кожей.

Позовут или нет? Он был наготове.

Одинокая фигура у стены, в огромном пространстве приемной, портфель на коленях, руки сложены на портфеле, правым усом уткнулся в ладонь.

Женщина с красивым голосом положила телефонную трубку. Кивнула ободряюще.

Савчук выпрямился. Поставил портфель на пол.

Что же, позовут или нет?..

Потом он узнал, что происходило за этой дверью.