Яконур

Плотные сумерки… Небо в низких темных облаках… Внезапно яркий луч возник перед ним. Герасим задержал дыхание. Луч протянулся мимо окна — широкая светящаяся полоса чистого, ясного зеленого цвета. Да, здорово… Герасим глянул влево, в сторону вдовинского лабораторного корпуса. Яркая зеленая точка. Балуется кто-то. Посмотрел вправо, — свет уходил, не ослабевая, в бесконечность…

Вдовин на днях демонстрировал Герасиму растущее свое хозяйство, все в лучах разных цветов спектра, от синего до красного; не переставая говорить, вносил в луч сосновую щепку, она вспыхивала, пахло сосновым дымом, дым плыл невесомо в световой нитке, как бы приводя ее в плавное движение, закручивая ее спиралью и протягивая вперед; затем Вдовин подставлял кирпич, и в кирпиче появлялось раскаленное отверстие; Вдовин наслаждался, он, видимо, чувствовал себя обладателем чудесной силы; Герасим тогда закрыл луч ладонью, сначала ничего не ощутил, потом отдернул руку — ожог…

Пошел дождь. Герасим выпрямился. Вытер ладонью капли со лба.

Дождь падал с неба в луч лазера и метался в нем крупными белыми искрами.

Герасим обернулся к Наталье; прикрыл окно.

Снова увидел луч.

Прямой луч, простой путь!

* * *

Ночью Элэл проснулся.

Стены не было видно вовсе, она отодвинулась, исчезла, растворилась во тьме.

Вглядывался в образовавшуюся черную глубину. Как вглядывался в экран осциллографа за округлым темным замкнутым тубусным пространством, когда, бывало, ждал появления необходимых ему для его жизни электронных импульсов.

Вглядывался.

Кресло отца… Фамилия, некрупными и тесными буквами, на гранитном памятнике у Каракана, трижды подряд… Бабушка, расчесывающая волосы. Ряженые — черти, медведи, в лохматых вывороченных шубах, с бородами из мочала, «эх, пятка-носок, дайте сала кусок»… Дедовы инженерные инструменты. «NB! Внукам»… Молодой прадед на петербургском чердаке. «Пространство необитаемое, дикое горной страны, которого не коснулась рука человека…» Казак на коне в лесах, с отрядом, ищущим схватки, — «был виновником всему успеху…», «не оставил своего места и продолжал драться, пока был в силах…». Штурман над своими поденными записями у нарт, под сиянием ложных солнц, с лицом, изувеченным морозом и ветром… Огонь тревоги на острожной башне у реки, текущей «на восход»… Женщина в нарядном халате из шуршащей рыбьей кожи идет вдоль берега, с ребенком на руках, идет навстречу русоголовому мужчине… Охотник придвигается к скале, достает из берестяной коробки охру…

Теперь Элэл необходимы были такие импульсы на таком экране… он вглядывался, ждал их… и они приходили к нему.

Элэл спокойно закрыл глаза.

Он был не один.

* * *

Спал Герасим плохо.

Тормозная жидкость стала подтекать — вспоминается то и это, кажется важным, возникают в голове идеи, воображают себя нужными; повернись на другой бок — оказывается ерунда… Зато накатывают новые, и так без конца… Пытаешься остановить, хотя бы замедлить, — куда там, не ты ими, они тобою управляют… Того и гляди сойдешь с рельс…

Поднял его будильник, — взорвался, как мина с часовым механизмом; с вечера Герасим заводил его и ставил в ноги, будто мину с часовым механизмом под себя подкладывал, а утром, когда самый сладкий сон, она взрывалась и подбрасывала Герасима. Ольга говорила: «Издеваешься над собственной природой…» Ну и ладно.

Наталья внимательно следила, как он бреется. Скомандовала:

— Нагнись!

Потрогала его щеку.

— Колючки твои… У, какие брейки!

Завтракали яйцами всмятку.

— А на моем курочка хоть немного, да сидела. Нет, правда! Я вот видела в кино: принцесса угостила принца золотым яичком, он разбил, а оттуда цыпленок выскочил!

Молоко Герасим подогрел.

Наталья отпила и тихонько запела… Герасим слушал, собирая бумаги в портфель. Пора было идти.

Вернулся в кухню.

— Что, Наталья, душа поет?

— Душа мычит, — ответила Наталья, поднимая кружку с молоком.

Глава пятая

Причалили.

Бледное небо над рекой, утренний холод; роса под ладонями на перилах теплохода.

Все трое кутались в куртки, поеживались, зевали.

Матрос остановил у выхода; оглядел.

— Эй, а что это у тебя в портфеле?

— Да так… — смутился Грач. — Бритва, рубашка…

— Я вижу, что бритва! Это из-за бритвы тебя всего перекосило?

Грач перехватил портфель другой рукой; старался стоять прямо. Свинцовые кольца тянули к палубе…

— Пошли, пошли, — торопила Капа.

Студент, обхватив дюар обеими руками, шагнул на дебаркадер. За ним двинулся Грач. Легко прыгнула Капа.

Матрос подозрительно глядел им вслед.

Капитолина не успела: студент споткнулся о трос, упал; дюар опрокинулся.

Дальше произошло неизбежное: жидкий азот быстро растекался по дебаркадеру, тут же испарялся — над досками возникло из ничего белесое облако.

Пассажиры шарахнулись в стороны.

— Мать твою, — шепнула Капа.

В центре облака, потирая колено, стоял студент.

— Эй, держи их! — раздался крик матроса.

Подхватили дюар за рукоятки: Грач с одной стороны, Капа с другой; студент заковылял следом; скрылись, бегом, за клубящейся завесой.

* * *