Яйцо Чингисхана или Вася-василиск

Василий проходил сквозь арки и кольца детекторов на «Рижской» и через минуту оказывался на трамвайной остановке. Там опять-таки стоял спокойный милиционер с нервным доберманом и проводил по садящимся в вагон серповидным сканером. Граждане, приехавшие на метро и имевшие отмеченный жетон, подвергались менее жесткой проверке. Их просто обнюхивал пес — кое-кому он почему-то грыз ботинки. У некоторых бородатых личностей милиционер требовал паспорт, который совал в свой сканирующий микрокомпьютер для сличения с базами криминальных данных. Попавшие в салон пассажиры обреченно ждали, когда закончится досмотр. Водитель же оттягивался на какой-то компьютерной игре. Наконец старый вагон с доваренными бронещитами тяжело двигался в путь — если произойдет взрыв, то дополнительная защита не позволит трамваю разлететься по всей улице, хотя, конечно, при таком раскладе пассажиры внутри него превратятся в корочку на металле. Но Василий больше думал о том, почему кассовый аппарат, скромно мигнув красным глазком, не выдал ему положенную сдачу. Или о том, какие окажутся размеры у той потаскухи, с которой он отправится на Майорку, когда с работой будет покончено.

После всех этих дорожных мероприятий тот досмотр, который учиняли ему в фирме, не казался столь уж настырным. Те же детекторы, шарящие по телу, плюс прочитывались диски, которые он иногда притаскивал с собой — обратной дороги им уже не будет.

Василий быстро смирился с тем, что фирма занимается какими-то левыми делами. Моральный ущерб будет компенсирован материальным наваром, запрет работать на дому спасет от обвинений в воровстве фирменных софтов, а милиции на гражданина Рютина наезжать бесполезно. Он хоть и умный, но самый простой исполнитель, что-то вроде робота.

Поэтому по двенадцать часов в день Василий безропотно торчал у панорамного многооконного экрана как птица на жердочке. (Некоторые «зеленые» программеры работают в бимонах, в виртуальном режиме, но это не для серьезного дела.) Бимошки с сенсорными перчатками он одевал минут не более чем на пятнадцать, чтобы помахать мечом на Куликовском поле. Но это лишь разок в день во время обеденного перерыва после употребления всяких кебабов, бишбармаков и прочих восточных харчей, от которых потом страдал живот. Впрочем, если запить пивом, то ничего. Но и пиво затем было выведено из меню.

Так называемое «Яйцо» состояло из трех подсистем, сильно отличающихся по своим задачам. Василий прозвал эту тройку — «желток», «белок» и «скорлупка». И в каждом из тридцати тысяч конечных объектов, на которые делилось большое «Яйцо», присутствовали все три подсистемы.

Объектики прыгали из «окна» в «окно», дробились, стирали друг друга и изничтожались «белым шумом»[6], кроме того никак не желали составлять гармоническое единство.

Каждое утро Василий бодро хватался за дело, будучи уверенным в близкой победе, но уже после обеда сникал.

В прежние времена он, если у него что-то не получалось, бросал чертову работу и отправлялся прошвырнуться, мог часа три проторчать у видика со стаканом джина, или провертеться в глюколовке, отражая нашествие какихнибудь юпитериан. А там, глядишь, решение бы созрело само по себе и программист Рютин победно бы ударил по клавишам. Но сейчас он был прикован к этой гнусной комнате с портретом какого-то Джинна Хотабыча на стене, к этому мягкому стулу, принимающему форму тела, к этому огромному экрану.

После пяти вечера произошел бы, конечно, разогрев, однако именно в это время работа в фирме железно прекращалась. И ни дисков, ни даже записей на бумаге вынести с собой нельзя. На выходе помимо мощных детекторов еще и ражий охранник буравит глазками и шарит по карманам. Та же процедура, кстати, проводилась и если Василий куда-то выбегал в течение рабочего дня. Впрочем, все эти хождения начальство ему вскоре прикрыло, ссылаясь на пункт контракта о трудовой дисциплине.

Кстати, по выходе из здания Василий почти всегда начинал мучиться головной болью и ему затем редко хотелось раскидывать болящими мозгами по поводу программистских трудностей. Он предпочитал если уж не повеселиться, так хотя бы повалять дурака.

С весельем и забавами тоже ведь обстояло не блестяще, потому что самочувствие неумолимо шло под гору, и психика катилась вниз еще быстрее чем соматика. Завязал Василий вскоре с пьянками-гулянками и посещениями глюколовок. А о том, чтобы на бабу вскарабкаться, гражданин Рютин и думать прекратил. Тому, кто семь раз имел трипак, понятна такая осторожность. Уже год как в Москве свирепствовала новая форма СПИДА, самая скоростная. От прежних форм, медленных и худо-бедно излечимых, она отличалась тем, что моментально уничтожала иммунитет, отчего инфицированный заболевал всеми болезнями сразу — смерть обычно наступала в результате сильного чиха, вызывающего инсульт и дефекацию.