Однажды Кофагус вошел ко мне и спросил, хочу ли я сшить новое платье обыкновенным покроем, или как носила их секта, к которой он надеялся меня причислить. Я тоже думал об этом и решился не возвращаться более в свет, потому что не хотел продолжать отыскивать отца, тем более, что это было сопряжено со слишком большими затруднениями, и притом, теперь я сам лишен был всех средств существования. Что хотел со мною сделать Кофагус, я не знал, но я медлил с ответом, не зная, остаться ли мне с ними, или нет. Но когда я увидел большие голубые глаза Сусанны, которые глядели на меня и требовали скорого решения в их пользу, то я не мог им противоречить и согласился.
— Мне очень приятно будет, — говорил я, — носить одно с вами платье, не принадлежа еще к вашему исповеданию.
— А я думаю, ты скоро совсем сделаешься квакером, — сказал Кофагус.
— Но вы забываете, что я отверженное, оставленное существо, — сказал я и посмотрел на Сусанну.
— Ты ошибаешься, Иафет, — говорил Кофагус тихим голосом. — Между нами ты не останешься без друзей.
— Пока я с вами, — сказал я, — то вменяю себе в обязанность сообразоваться во всем с вами и правилами вашими, а потом я опять начну искать отца.
— Зачем начинать то, что поведет тебя только к горю и несчастью? Я еще молода, Иафет Ньюланд, — говорила Сусанна, — для того, чтобы давать советы, но мне кажется, что тот, кто оставил тебя в воспитательном доме, гораздо скорее может сам найти тебя, нежели ты его. Когда ты для него дорог, то, поверь, он не оставит своего намерения. Тебе же гоняться за ним — напрасный труд.
— Однако вспомните, Сусанна, что он спрашивал уже в воспитательном доме и получил очень неприятный ответ и теперь будет беспокоиться обо мне более, нежели когда-нибудь.
— Но разве ты думаешь, что любовь отца так ничтожна, что одно препятствие сейчас уничтожит ее? Нет-нет, Иафет, если родители твои хотят тебя видеть, то для них нетрудно будет снова начать отыскивать тебя, а ты со своей стороны почти ничего не можешь сделать.
— Правда, Сусанна, твои советы благоразумны, — говорил Кофагус. — Иафет, бегая за тенью отца, много потерял существенного. Пора тебе, друг мой, где-нибудь постоянно пoceлитьcя, чтобы доставать себе пропитание и вместе приносить пользу ближним.
— И делать то, что велит Бог, — продолжила Сусанна, выходя из комнаты.
По выходе ее Кофагус принялся убеждать меня, в свою очередь, и предлагал мне оставаться жить с ним, завести аптеку, которую он хотел снабдить всеми принадлежностями и рекомендовать братьям своим, живущим в Ридинге, которых в маленьком городке было много, и никто из них не держал аптеки.
— Сделайся нашим, Иафет… хорошее де. : о… гм… мирная жизнь… жена… маленькие дети… и так далее.
Я думал о Сусанне и молчал. Тогда Кофагус сказал мне, чтобы я хорошенько обдумал его предложение и решился бы; если же это мне не понравится, то он во всяком случае хотел помочь мне.
Я долго думал, прежде нежели мог решиться. Мне все еще хотелось возвратиться в круг прежних знакомых, хотелось отыскать отца в хорошем обществе, явиться опять в блестящем состоянии, возвратить свету прошлое мнение о себе и право, которым я пользовался в обществе и которое получил обманом.
Я не мог привыкнуть к мысли сделаться торговцем и смириться с тем, что, может быть, должен буду кончить жизнь свою в этом состоянии. Гордость все еще была господствующей моей страстью. Так я рассуждал сначала, но потом все это переменилось. У меня не было достаточно средств содержать себя в большом свете, не найдя моих родителей, и то с теми преимуществами и с тем достоянием, как представило мне мое воображение. Я перебирал все мои прошлые покушения и неудачи отыскать отца. Я помнил, как два раза приводили меня в Боу-Стрит… как едва не убили в Ирландии… как приговорили к смерти в Англии… как потом я был отчаянно болен, вылечен каким-то чудом, и все это оттого, что хотел отыскать отца… Как свет потом понимал меня? Каким образом опять пробить мне дорогу? Я был в нерешимости; меня то поддерживала дружба тех, которые так охотно предлагали мне ее, то отталкивала мучительная гордость, и я опять заносился воображением в блестящую сферу богатых людей. Но один образ Сусанны изглаживал остальное и заставлял соглашаться с мнением Кофагуса.
Вечером я объявил Кофагусу свое решение вступить в общество братьев.
— Ты умно сделал, — сказала госпожа Кофагус, протягивая мне руку, — и мы охотно будем считать тебя своим.
— Поздравляю тебя, Иафет Ньюланд, — говорила Сусанна, — и надеюсь, что ты здесь будешь счастливее, нежели в свете, наполненном гордостью и обманом, в котором ты жил до сих пор. Не ищи земного отца, который оставил тебя, но прибегай к Небесному, который не покинет тебя в несчастьи.
— Вы мне покажете истинный путь, Сусанна.
— Я слишком молода, Иафет, чтобы быть путеводителем, — сказала она улыбаясь, — но не слишком молода, чтобы быть другом.
На следующее утро принесли мне новый костюм; я, надев его, посмотрелся в зеркало и был не совсем доволен моей наружностью.