Кофагус с отчаяния отправился домой, сел в кресло, на котором имел обыкновение покоиться, и нашел его очень беспокойным; потом он сел за стол и почувствовал всю неприятность одинокой жизни; потом он лег спать и не мог заснуть. На следующее утро Кофагус отправился к Темплю и просил указать разницу между его и квакерским исповеданием. Темпль дал ему сведения, которые Кофагусу показались удовлетворительными, а для дальнейших сообщений адресовал его к своей племяннице. Когда человек спорит о чем-нибудь с желанием быть убежденным, то очень редко случается, чтобы желание его не исполнилось, особенно, если доказательства должен принимать от хорошенькой женщины, основанные на приятном голосе и обольстительной улыбке. Так случилось и с Кофагусом. Он через неделю вполне уверился, что исповедание, основанное на мире, тишине и доброй воле, гораздо лучше, нежели тридцать девять правил английского исповедания. Вскоре он просил позволения новых собратьев своих вступить в это исповедание, и они, чтобы более его в этом утвердить, присоветовали жениться на мисс Темпль. Он, по ее желанию, переехал в Ридинг, где жили все ее родные.
Итак, новый квакер Кофагус почитал себя между братьями счастливейшим человеком.
— Добрые люди, Иафет… честные люди… гм… никогда не дерутся… вовсе нет разбитых голов… немного капризны… и так далее, — сказал Кофагус, уходя и пожимая мне руку. Он пошел одеться, выбриться, словом, поставить себя в положение, приличное новобрачному.
Глава LXII
Через полчаса вошел ко мне Эбраим с питьем, которое Кофагус просил меня выпить для того, чтобы лучше заснуть. Я исполнил в точности этот совет. После продолжительного приятного сна я проснулся и увидел господина и госпожу Кофагус, сидящих в комнате возле меня. Я незаметно раскрыл один глаз и начал пристально рассматривать супругу Кофагуса, чтобы увериться, та ли это девица, которую Эбраим называл Сусанной Темпль, потому что я помнил несколько черты лица прежней моей посетительницы. Достаточно было одного взгляда, чтобы разувериться, и я успел ее разглядеть прежде, нежели они заметили мое пробуждение. Госпожа Кофагус была высока ростом, имела весьма приятное выражение лица и вообще правильные черты. Ей казалось около тридцати лет; она была одета очень чисто и опрятно. Квакерская ее одежда несколько отходила от строгой формы их покроя и была сделана просто, но с большим вкусом. Можно было заметить в ней кокетство и желание блеснуть нарядом. Видно было, что если бы она не принадлежала к этой секте, то, наверное, постигла бы всевозможные тайны женского туалета. К Кофагусу, хотя он этого вовсе не воображал, очень шел новый его костюм. Тоненькие его ножки, прежде составлявшие большой контраст с толстым, круглым его животом, очень похожим на апельсин, были теперь окутаны широкими панталонами, которые, придавая толщину ногам, скрыли излишнюю дородность туловища.
Вообще же квакерское платье придавало лицу его, какую-то самоуверенность, особенно когда он надевал шляпу с широкими полями. Когда я вполне удовлетворил свое любопытство, то стал двигать занавесью, чтобы привлечь их внимание. Кофагус первый подошел ко мне и начал пробовать мой пульс.
— Хорошо, очень хорошо… все правильно, немножко часто… гм… твердость в ногах… также хорошо, как и прежде… и так далее.
— Мне теперь гораздо лучше, — ответил я, — и так хорошо, что я, кажется, могу встать.
— Нет-нет, хвалиться никогда не надобно… встать… опять упасть… лежать в постели… укрепиться… гм… жена… госпожа Кофагус… Иафет наш старый друг… и так далее.
Госпожа Кофагус встала со стула и подошла к постели, между тем как муж рекомендовал меня.
— Я думаю, что наделал вам много беспокойств, сударыня, — сказал я.
— Иафет Ньюланд, мы бы исполнили нашу обязанность даже и тогда, если бы ты не был другом моего мужа. Итак, смотри на меня, как на твою сестру, и я буду почитать тебя братом. Если ты хочешь, то можешь остаться с нами — это также желание моего мужа.
Я поблагодарил ее за доброе расположение и взял ее хорошенькую ручку, которую она предложила мне в знак своей дружбы. Кофагус спросил меня, в состоянии ли я рассказать ему все, что случилось со мною со времени нашей разлуки в Ирландии, говоря, что жена его знает всю мою жизнь и что я могу при ней продолжать мою историю. Они оба придвинули стулья, а я начал рассказ свой. Когда я окончил, то Кофагус сказал, как обыкновенно:
— Странная жизнь… гм… очень смешная… проиграть деньги дурно… сделаться честным хорошо… уйти от друзей дурно… не быть повешенному очень хорошо… воспаление в мозгу очень дурно… теперь прийти сюда хорошо… остаться с нами превосходно… и так далее.