Ядро ореха. Распад ядра

Не восстанавливаю цензурной (и редакторской) правки — по двум причинам. Во-первых, издана и прочитана моим поколением книга была именно в этом виде. А во-вторых, от правки по замечаниям, даже и дурацким, она, я думаю, не стала хуже: для себя я тоже изощрялся изрядно («внутренний редактор» бдел неотступно), так что «внешний» просто заставил меня сделать то же самое, только похитрей. Эзоп — мой изначальный соавтор, повивальный дед, ставивший клеймо времени на каждой строке. Тогда я думал, что обхожу внешние препятствия, теперь думаю, что обходил дурака в себе самом — дурака, который думает, будто «знает истину». Никакой истины я не знал, я крутился, спасая в себе «нечто»; этот крутеж и был истиной: истиной спасения лица при социализме. Угоди я смолоду в «демократию», крутился бы точно так же.

Поэтому изданный тогда текст оставляю без изменений, с минимальным комментарием.

Дабы не рвать тогдашнего текста, Комментарий, сведу к концам глав. И только самое начало прокомметирую теперь же:

Лев Толстой сказал: любовь не менее свята, будет ли ее предметом Кукин или Спиноза.

Мысль, которой утешаются литературные критики, когда время вносит масштаб в их первоначальные страсти.

Эта книга рождалась на журнальных и газетных страницах, в пылу полемики, под знаком молодого ощущения, что наш первоначальный опыт впервые широко вливается в опыт советской литературы.

Комментарий

Вот с этого: с «журнальных и газетных страниц» и следовало начинать тогда подобное издания. С того, что «книга рождалась» в контексте «опыта советской литературы». С того, как славно наш «первоначальный опыт» жаждет вырасти до зрелого. Ну, и так и начал. И когда книга уже пошла в производство, вдруг осенило меня, и я приделал с железобетонно-бульдозерному началу невинный завиток, зацепленный у любимого классика. Вообще-то, это была хоть и шутливая, но дерзость. Мне могли бы сказать: да причём тут Толстой? А Спиноза — вытащен забавы ради? А уж Кукин и вовсе переводит разговор в какой-то ёрнический тон!

Именно. Толстым — прикрылся. Спинозу вставил, чтобы размыть марксистский железный базис. Кукиным обозначил право вольничать и шутить там, где требовалась серьёзность. После такого бантика можно было пускать в дело бульдозер про то, как…

…наш первоначальный опыт впервые широко вливается в опыт советской литературы.

Где уж было в потоке новых имен, дарований, дебютов угадать, кто Спиноза, — мы слишком свято любили и слишком горячо спорили.

Однако время вносит масштабы. Вдумчивый читатель, вооруженный современными библиографическими справочниками и комплектами периодики не столь большой давности, сможет уличить меня в том, скаль многие оценки я пересмотрел с той поры. Но критика не аукцион… Я и теперь не уверен, что знаю окончательную меру ценности всего того, что вошло в нашу литературу за эти десять лет, — да и что такое окончательная мера ценности? «Гамлет» живет в веках, ибо каждая эпоха перечитывает его заново. Значит, каждая эпоха ищет ему свою меру ценности. В противном случае пусть принц датский остается темой для кабинетных схоластов.

Я предваряю книгу этими замечаниями, чтобы читатель не искал в ней того, чего в ней нет.

В ней нет исчерпывающей картины литературного движения истекшего десятилетия; в ней нет безапелляционных приговоров.

Когда поэту говорят: снежного костра не бывает, — он отвечает: стихи не о том. Когда прозаику говорят: где у тебя профсоюз? — он отвечает: рассказ не о том. Когда драматургу говорят: на той фабрике давно уж пустили бы поточную линию, — он отвечает: пьеса не о том.

В критике часто ищут табель достижений литературы. Или бюро полезных советов авторам. Или бюро полезных советов читателям… Эта книга — не о том. Я не берусь учить поэта писать стихи, прозаика — повести, драматурга — пьесы; не считаю себя вправе поучать и читателя, что ему хорошо, а что плохо. Просто хочу понять закономерность того, что есть.

И последнее. При чем тут ядро ореха? Эта метафора попалась мне как-то в одной старой статье: шелуха слов — ядро смысла. Неожиданно она мелькнула еще раз, у нынешнего поэта: а те, что в сердце не имели бога, раскалывались, как пустой орех… Тогда вспомнилась мне знаменитая статья Писарева…