Ядро ореха

Сентябрь уже прошел начало свое, но дни последние были удачно теплы и солнечны — вода в реке охладиться пока не успела. С шумом, обгоняя, друг друга, бросились в нее, хохотали, брызгались и орали, мылись с мылом, колотили неистово обмотки и портянки. На землю тем временем опустились дымно сумерки. Мирсаит-абзый, заметив это, обеспокоился, крикнул, что с утра опять всем на работу. Однако парни Исангула Юлдыбаева — затейники из башкир, выросшие, можно сказать, в водах Белой и Демы, — торопиться не пожелали. Неудобно было и Мирсаиту Ардуанову с первых же дней загонять джигитов в жесткую сбрую понуканий; стал он ждать их; пока башкиры плескались напоследок в реке, провожал в дорогу до дома остальных парней — они уходили группами.

Сам же пошел с башкирами.

Облегченные после купания в ласковых струях Зырянки, рабочие шагали, перекликаясь весело меж собой, укромным лесным путем, гуторили оживленно, что дела, мол, идут на седни куда как неплохо, и если так пойдет дальше, пожалуй, не прогадают они, с получки можно будет справить обновки да и приодеться.

Пройдя самую чащобу тайги, остановились вдруг, пораженные запевом какой-то пичужки. Ошалелая птаха, право слово, какое щебетанье в сентябре-то, ну? Али бродит кто по лесу, пташек передразнивает?

— Ай-яй, каково песню выводит, кра-а-сиво! Так и хватает за душу, — выразил Киньябулат общее для застывших людей чувство. — На Деме, бывало, эдак не высвистывает, а тут — гляди-кось! А чего, братва, давай маненько послухаем, а? Куды торопиться-то?

Сгрудились все в маленькую толпу, слушали. И в остановившееся мгновение это большой камень, прочертив со свистом над головами, ударился, разбрызгивая кору, в ствол сосны. Тут же полетело со всех сторон градом: камни, кирпичи, засохшие комья глины, палки. Кто-то уже, схватясь за разбитую голову, кричал дико и страшно.

— Ложись! — прокричал Ардуанов.

Разом упали на землю. А пташка в зарослях все заливалась самозабвенно, слышно было даже сквозь шорох и свист, стук и ругань. В дальней стороне ухнул сорванно филин, протяжный и разлившийся звук скрылся в опадающей, сбитой булыгами листве.

«Ну, не понравилась кому-то наша работа, — подумал Ардуанов, прижимаясь к земле и следя настороженно за внезапно же утихшим каменным градом. — Не понравилось, что споро мы начали, злобятся. Не нужно, стало быть, разделять артель; ходить теперь всегда вместе, смотреть в оба».

7

Досадуя крепко на ночное происшествие, Мирсаит-абзый докладываться о том с жалобой не пошел-таки, к начальству в тревоге не ударился. «Обыкновенное дело, — думал он (думать вообще любил больше, чем говорить), — бузотеры хулюганют: озлились, видать, спецовок, мол, не дают, условиев нету, а тут гололобые еще лезут. Сволочи, рвать горазды, а как работать — кишка тонка. Ну, камнями они ничего не достигнут: раз покидают, два, опосля притомятся».

Ошибался Мирсаит-абзый. За месяц, что работали на стройке, врагов у ардуановцев на глазах прибавилось. У кассы, в очереди за получкой, другие артели смотрели на них недружелюбно, едкими глазами — получка у бригады Ардуанова раза в полтора выше, а как ей быть не выше, когда ни прогульщиков, ни лодырей в бригаде нет: норма всегда выполняется аккуратно. На собраниях тоже летят в сторону передовой артели грубые в колючести словеса, летят в противовес, потому как всякий раз ставят ардуановцев примером для остальных, за высокую в бригаде дисциплину труда.

Конечно, были все эти исподлобные взгляды и грязная ругань ерундой, поддающейся терпению, но вот пришли однажды с рыбалки Нефуш — Певчая Пташка и Киньябулат, пришли без рыбы, без удочек, приковыляли даже, избитые в кровь, с заплывшими глазами.

Мирсаит-абзый весь день ходил невеселый, был он угрюм, хмурил беспрестанно брови, в сердце его разгоралась обида — начальники тоже, туды их, слепошарых! И чего смотрят? Нет чтобы установить твердый порядок! Али ждут, когда артель на артель в кулачки схватются? Ежели на то пошло — нет пока на стройке бригады, которая смогла бы одолеть ардуановцев. Так нельзя, надобно принять меры. За три километра всего стоит поселок; тюрьма там с царских времен еще осталась, стены у ей крепкие, из сосновых просмоленных бревен. Вот и сообразить при стройке милицейские посты, похватать тех распоясавшихся хулюганов, устраивать их туда, припугнуть маленько. А то раз с рук сошло, два миновало, они теперь обнаглеют — не удержишь...