Ядро ореха

Исмагилов еще устраивал свою грузную фигуру на потрескивающем стуле, когда вскочил с места старый плотник Ахунзян и заговорил быстро и горячо, размахивая руками, будто обрубая топором ветки невидимого дерева:

— Ты погоди-ка, погоди, говорю, братец ты наш Даут! Хоть ты и сельсовет, хоть и сидишь там с печатью в руке, ан промашку на этот раз дал, понятна? Ежели ты думаешь, что умнее всех отыскался, так гляди не ошибись, а еще скажу: нас, стариков, в свою мудреную арбу запрягать и не пытайся. Кто нас досыта хлебушком накормил? Саматов! Кто нам избы порушенные отстроил? Саматов! Когда его к нам, то исть, направили из городу Казани, мы были кто? Еле-еле душа в теле. Получали мы до него на свои жалкие трудодни хоть малую денежку? Ну-ка, скажите по-честному, получали али нет?

— Нет!! — грянул зал.

— Правильно понимаете, не бывало такого. А теперь, значит, Саматов нам без надобности? Отмахнемся, стало быть, от Саматова, как от ненужной деревяшки? Может, в печку его еще бросим, а?! Кончай шутить, братцы. Ничу! Ежели у амбара хлеб в кучах преет, так нешто в этом деле Саматов повинен? Да ежели на то пошло, он и вопчем-то не виноват, понятна?! Саматов наш Габдельхалик[42] до того достарался за-ради нас опять-таки, что с ног, сердешный, свалился да в больницу угодил. А дали ему там поболеть спокойно? Дали! Так дали, что он чутка в белье оттудова не выскочил, спасать еще раз опять-таки наше колхозное добро. Кто такое устроил, а?! Районный полнамоченный, вот кто. Полнамоченному, понятно дело, сильно хочется, чтобы райком его по головке погладил за старание. Что он тогда делает, все видали? Хлебушек наш, пшеницу, которую на семена оставляли, которую, то исть, берегли пуще ока своего, восемьсот сполнавесных центниров, взял да отправил в счет дополнительного задания. Какое такое дополнительное, кто его навострил? Сам додумался! Ай-яй-яй! Умная головушка, гляньте-ка, какой вострый! Да ты его, милый мой, хлебушек-то этот, сперва посей, потом сожни да пропусти через три кряду сортировки, в амбар, от дождя уберегаючи, склади, вот тогда поглядим — будешь ли ты такой скорый да вострый, чтобы семянную-то пшеницу отправлять. Вот так, люди добрые, я своей темной головой мыслю. И ты на меня, товарищ дорогой Байназаров, не косись, не надо, и также брови не ломай, мол, чего тут старичишка щепы вместо умных слов насыпал, целую кучу. Правда, она завсегда правда, каким макаром ее ни представь. Я, к примеру, персидателем нашим, Габдельхаликом, премного доволен, а коли он у нас останется и впредь, думаю взять в руки топоришко да возвести ударным трудом овчарню али две, ежели понадобится. И также слышал, будто новую школу замыслили — даст бог здоровья, и там подмогнул бы, вовсе это не худо. Ежели и теперь вам непонятно, скажу прямо: я, то исть плотник из колхозу «Красная заря» Ахунзян, старик семидесяти с гаком лет, первым голосую против того, чтобы нашего персидателя Саматова Габдельхалика снимали с работы. Ничу!

После столь горячего и чистосердечного выступления плотника Ахунзяна народ в зале закипел и взбурлил. Со всех сторон неслись недоуменные гневные реплики, так что Байназаров просто вынужден был выступить.

— Тут некоторые товарищи пытаются защищать Саматова, рассказывая собранию о его заслугах, — начал он, стараясь говорить спокойно и терпеливо, как с малыми детьми. — Судя по их выступлениям, можно подумать, что райком не видит этих заслуг, затирает, что ли, сделанное Халиком Габдрахмановичем. Но ведь это не так, товарищи. Работа, она всегда на виду, и мы о работе Саматова не забываем. За семь лет он сделал очень многое. Отстроил фермы, повысил урожайность зерновых и надои молока, укрепил колхоз кадрами. Но не допустим ли мы, товарищи, серьезную ошибку, если скажем, что все это сделал лишь один Саматов? Осмотритесь, товарищи, вокруг: всюду подъем, всюду такой же рост! Нет уж, дорогие товарищи, колхозы растут и крепнут не волею Саматовых, но по могучей воле и благодаря неустанной заботе нашей родной коммунистической Партии, нашего правительства, по воле рядовых колхозников и рабочих, всего нашего народа. Разумеется, в этом есть заслуга и Саматова — как организатора, непосредственного руководителя, — но ни в коем случае нельзя эту заслугу раздувать, показывать ее в преувеличенном свете. Успокоение на достигнутом — качество, в корне чуждое коммунисту, члену нашей великой партии. А Саматов успокоился, потерял требовательность к себе в первую очередь, вот на это и указывает райком. На современном этапе подобный человек не может оставаться командиром крупного производственного участка. В нашем случае — колхоза, имеющего шесть тысяч гектаров посевной площади.