Яблоко от яблони

В Самаре на банкете один из гостей поднял тост, тем более ценный, что этот актер репетировал в «Улыбках» главного героя в паре с другим актером, народным и опытным, – и тот его сожрал. Бывает. А тост звучал так: «Ребята, дорогие, у вас все получилось, молодцы. Но получилось бы еще лучше и больше было бы радости от процесса, если бы вы… Ну вот вы объявили себя экспериментальным театром и пригласили молодого режиссера, знаете, одно пожелание на будущее, или сожаление о неслучившемся, как хотите: надо доверять, уж если позвали – надо доверять – это ваша профессия. А в недоверии режиссеру – только война и залог недоверия зрителя. Простите, дай вам бог!»

Я живо вспомнил гремучий мартовский денек, 27-е: готовили банкет за кулисами, чтобы после репетиции праздновать Международный день театра, а репетиции не было, все сидели в зале, накопились вопросы, точнее – претензии. Это называется обструкция: одни не хотят, другие не понимают, то есть тоже не хотят, третьи хотят и понимают, но молчат – их дело сторона, не ссориться же между собой, режиссер уедет, а им здесь жить. Гробовое молчание.

– Ну, – говорю, – какие вопросы, пожелания?

Отвечали неохотно, сбивчиво и подолгу, свелось все к следующему:

– Не понимаем вашего метода репетиций, какое-то кино, вы же в кино больше работали? Вот мы и не понимаем, Станиславский говорил…

Когда хотят угробить, непременно зовут Станиславского, и К. С., весь в бровях и с сединой, приходит и утробным басом валит насмерть: «Не верю!»

– Кто, – спрашиваю, – еще не понимает, кроме вас и вас?

Молчание.

– Видите ли, автор, которого вы приняли к постановке, Ингмар Бергман – в некотором смысле кинематографист, более того – инсценировка сделана по киносценарию с бесконечной сменой мест действия, наплывами, внезапными переходами и блестящими лаконичными диалогами. Это действительно требует несколько иного, непривычного подхода, иначе действие потеряет живость. И надо не бояться «играть в кино», быть ироничными, дурачиться даже в самых серьезных местах. Просто быть смелее.

А по поводу себя скажу, я тут поймал оттенок раздражения, когда вы произнесли это словечко «киношник». Знаете, да – киношник, но вы же сами меня позвали.

– Я вас не звала! – сипит пожилая актриса.

– Вы отказываетесь от роли?

– Пожалуйста, хоть сейчас!

– Спасибо, но не делайте мне одолжений и, прежде чем отказываться, подумайте. И вообще, господа артисты, давайте займемся делом, а меня любить – это не профессия. Прошу на сцену.

Сказав последнюю фразу, я вспомнил мультик про Маугли, как мудрый Каа завораживает бандерлогов.

Спасибо, Алексей Юрьевич.

Аврал на дамбе, или «Пожар в публичном доме во время наводнения»

В середине мая я вошел в до тошноты…

…до детских припухлых желез…

…знакомый павильон.

Герман кивнул:

– Вот, кто не знает, Алексей Евгеньевич – режиссёр!

Он сказал «режиссёр» как будто не с двумя, а с тремя точками над «ё», будто многоточие зависло и следовало продолжение – группа родственников ждала, чтó еще нового сообщат им о возвращенном родиче-скитальце.

Алексея Евгеньевича не знали здесь только два человека – оператор Владимир Ильин и сменивший Юру Оленникова режиссер Юра Фетинг. Когда-то оба Юры играли в спектакле «Белоснежка и семь гномов». Юра Оленников был гном Среда, а Юра Фетинг – Четверг. Гном Среда сейчас снимает короткометражку, а Гном Четверг – режиссер у Германа. С Ильиным и Фетингом мы знакомы не были, а что я режиссер, не знал вообще никто: был ведь Лёшка Злобин – ассистент по площадке.

Герман хохмит:

– Алексей Евгеньевич только что в Самаре опозорил славное имя Бергмана, сделав по киносценарию спектакль, разочаровался в театре и вот – вернулся к нам.

День я приглядываюсь: что же изменилось, как теперь? Ничего не изменилось, будто и года не прошло. И для Германа наш разрыв в Чехии склеился с комичным диалогом под дверью 8 марта – напрямую, без временного промежутка. Так они здесь живут, одним бесконечным днем.

Я беру мегафон и знакомлюсь с Владимиром Ильиным:

– Слушай, че ты командуешь здесь, убери свой матюкальник!

– Это моя работа.

– Пошел ты на х.. со своей работой.

– Пошел ты сам на х…

Жаль, это был единственный разговор с Володей, могли бы и другие темы обсудить, не все же о работе. Но уже не обсудим, Володи нет, а мне, пожалуй, стыдно.

Еще было: смешно, спешно, страшно, как скучно, как странно! счастье и… – супер!

Франческа и Моника.

Перед воротами павильона стоит корова Франя, рядом пасется ослица Моника, обе уже неделю ожидают съемок. Моника каждый вечер уходит к себе в зоопарк, а Франя остается одна. Ее приходится доить, и даже специально отрядили человека из администрации – он с утра приносит Фране сено, а вечером приходит к ней с подойником. И вот сегодня Франю не подоили, ее паладин умчал на дамбу готовить объект. В павильоне вовсю идет съемка, все страшно заняты. Тогда Франя принимается громко мычать у ворот павильона – мычит и мычит, не унимается. А никто не идет – безобразие; только звукорежиссер Николай Астахов ворчит: