Яблоко Монте-Кристо

– Сергей, ты почему на посту болтаешь? – возмутился вынырнувший из коридора мужчина примерно моих лет.

Сергей осекся, но не растерялся:

– Я не треплюсь, а объясняю гражданину: в корпус временно нельзя, ступайте от двери.

Я спустился по ступенькам во двор, увидел, что одна машина «Скорой помощи» уже уехала, и растерянно спросил у толстухи в фиолетовой куртке:

– Почему одна неотложка осталась? Отчего в больницу не спешит?

– Чего ей торопиться? – всхлипнула женщина. – Тама Иветта Сергеевна лежит, наша уборщица, померла в одночасье. Вот оно как случается: Нина Ивановна у меня домой отпросилась, Иветта Сергеевна ей на подмену села, ну и того…

Я растерянно слушал толстуху, вспоминал, как старушка за стойкой жаловалась на боль в желудке и тошноту от несвежего пирожного.

– Любовь Сергеевну хорошо б довезти успели, – воскликнула собеседница.

– Работкину! А с ней что? – ахнул я.

– Ой, ничего не пойму, – заплакала толстуха, – вроде ее Лера Моисеевна в баню позвала, они потом чай сели пить, и обеим плохо стало. Не знаю ничего, они без сознания, а у Любовь Сергеевны припадок навроде падучей. Тут наши говорят, она очень расстроилась, на Иветту Сергеевну накричала из-за того, что та перепутала и ее дочери сказала…

У меня сильно зашумело в ушах, потом в голове хороводом закружились мысли. Соня Работкина привезла матери эклеры… оставила на рецепшен… Соня любила Игоря… каждый день бывала у Вяземских… парень женился на Ляле… она сестра Веры… Соня… Соня… Соня…

Внезапно оцепенение прошло, я схватил мобильный, набрал сначала домашний номер, послушал длинные гудки, соединился с Норой по ее сотовому.

– Тут такое! Соня!!! Работкина!!! Дочь Любы, она…

– Да знаю уже все, – мрачно перебила меня хозяйка, – она письмо оставила, пару страниц, на компьютере напечатала, перед тем как отравиться.

– Отравиться? – чуть не упал я. – Когда? Кто? Где?

– Соня Работкина покончила с собой, – ответила Элеонора, – совсем недавно, час назад, наверное. В квартире у Ляли, ее Вяземская и нашла! Туда уже милиция, наверное, приехала. Постой, а ты как узнал о происшествии?

– Я ничего не знал, но Соню видел, думаю… э… часа полтора назад. Да, именно так! Сначала я доехал до Москвы, потом искал памятник Бэтмену… Нет, часа два прошло, не меньше…

– Памятник Бэтмену? – недоуменно перебила меня Нора. – Иван Павлович, немедленно езжай в «Ниро» и жди меня дома, в кресле, не делая резких движений.

Я еле дошел до машины, так на меня подействовали события…

Элеонора вернулась домой в районе полуночи, я открыл хозяйке дверь и сочувственно сказал:

– Похоже, вы устали, как ездовая собака.

– Ерунда, – мотнула головой Нора, – лайкам в радость бегать по снегу. Работкина покончила с собой.

– Господи, – отшатнулся я, – почему?

Элеонора стала снимать элегантное пальто.

– Соня оставила письмо, немного сумбурное, но смысл понятен: она всю жизнь любила Игоря и хотела стать его женой, но парень не обращал никакого внимания на подругу детства, а та изо всех сил старалась угодить и объекту любви, и его маменьке… Тут появилась Ляля. Иди сюда!

– Вы мне?

– А кому же еще? Пошли в кабинет, – велела хозяйка.

Сев за письменный стол, она продолжила рассказ:

– Соня, зная характер Зои, надеялась, что мать Игоря не уживется с невесткой, но Ляля неожиданно пришлась той по вкусу. И тогда Работкина решила мстить, она начала пугать Лялю, наряжалась привидением, приходила к ней по ночам. У Сони имелся ключ от квартиры. В общем, долго пересказывать письмо не стану. В конце концов от страха умерла не Ляля, а Зоя. И тут Соня испугалась и решила отравить мать, Любу.

– Почему? – завертел я головой.

– Мать вроде знала о всех проделках дочери и пообещала сообщить о них в милицию, – рявкнула Нора. – Соня подложила в пирожное яд и отвезла Любе. Но дочь замучила совесть… И она сама отравилась. М-да, страшная история.

Я выложил на стол диктофон.

– Если послушаете запись, ситуация вам совсем дикой покажется! Ляля – сестра Веры!

– Что? – подскочила Нора.

– Именно так, близнец девочки-самоубийцы!

– Иван Павлович, – воскликнула Элеонора, хватая звукозаписывающий агрегат, – ступай к себе и ложись спать.

Я повиновался, рухнул в кровать, натянул на себя мягкое одеяло, смежил веки и вдруг подумал: «Как же Соня могла поделиться с матерью своими планами, если она не приезжала к ней в дом отдыха?» И потом, Люба многократно повторяла: «Дочь со мной не откровенна!»

Но уже через пару секунд я нашел адекватные ответы на заданные самому себе вопросы. Чтобы пообщаться с человеком, нет никакой необходимости смотреть ему в глаза, давным-давно изобретен телефон. Что же касается жалоб Любы на скрытность дочери, то, скорей всего, это ложь…

Следующие дни я провел, занимаясь бумагами общества «Милосердие». Одеялкин уехал от нас, сказав у дверей загадочную фразу:

– Еще не прощаюсь, скоро увидимся.

И действительно, через десять суток до меня дошла невероятная информация, которую самозабвенно распространяла Николетта.