Яблочный пирог. Литературная реконструкция

Супруга главы семейства (МАТЬ) в изумительном платье с открытыми плечами, листавшая зачитанную потрепанную книжку, на обложке которой с трудом уже можно было угадать фамилию автора «В. Левшин», рассеянно отрывается от захватывающего чтения. Ветер коварно вырывает книгу из её рук, ювелирно продевает между балюстрадой крыльца и несет по лестнице вниз к реке, пока шелест страниц не прерывается зубами пса Руслана в том самом месте, где значится пирог сладкий с пастилой.

Дочь хозяина дома (СЕСТРА), в скромном девическом платье с закрытыми плечами, склонившаяся над пяльцами, от неожиданности вздрагивает, и иголка колет ей палец. Младший сын хозяина дома (БРАТ), расположившийся на ступеньках крыльца, роняет пилочку для ногтей, которая проворно проскальзывает между двумя половицами деревянных ступеней и исчезает безвозвратно.

ОТЕЦ (недовольно)

Что там происходит?

АЛЕКСАНДР(снова из глубины дома)

Вор! Разбойник! Ярыга!

Из кухни выглядывает любопытная вихрастая голова мальчонки, она получает подзатыльник и прячется обратно.

Хандрыга! Шеромыга! Шушваль заморская![1]

БРАТ(сестре)

Оленька, прикрой свои нежные ушки, их не должна касаться грубая брань.

При этом БРАТ оставляет свои уши открытыми и любопытными.

ОТЕЦ (с издевкой)

Путешествия несказанно обогатили словарь сына нашего.

АЛЕКСАНДР(снова из дома)

Проходимец! Прохвост! Прохиндей!

СЕСТРА

Никак Архип что-то натворил, прибрал бумаги какие-нибудь нужные?

МАТЬ (насмешливо)

А может, у нас нежданные гости? Узнайте, Лев Сергеевич, что приключилось, сделайте милость.

ОТЕЦ (вдогонку)

Да скажи, что мебель ломать ни к чему, два приличных стула осталось.

АЛЕКСАНДР(через приоткрытую братом дверь)

Тевтонская шваль!

ОТЕЦ (иронично)

Как литератор Александр мог бы быть изобретательнее в своих нападках. Скажем, не просто «собака», а «пёс смердящий». Не просто вор, а «бессовестный, бесстыдный тать».

Раздается шум, возня и три лихорадочных выстрела.

СЕСТРА (вскакивая)

Боже мой, не стряслось ли чего?

На крыльце появляется БРАТ, разгоряченный и всклокоченный.

БРАТ

Александр в ярости перешиб своей железной палкой ножку кровати, теперь она у него хромоногая. Дело вот в чем: некий издатель Оделькоп, немец, тевтонец, отпечатал самовольно перевод «Пленника» на немецкий язык. Узнавши о том, Александр все крушит и стреляет по звезде на крышке погреба во дворе, словно в этого самого Оделькопа. Жаждет вызвать его, да только вряд Оделькоп потащится в нашу глушь, чтобы получить пулю в лоб[2].

МАТЬ (шутливо)

Немецкий язык и все, что с ним связано, никогда не давалось Александру.

ОТЕЦ

Что же в этом плохого, в немецком языке? Иноземный читатель должен быть в курсе литературных новинок.

БРАТ

Плохо то, что издатель Оделькоп – вовсе не иноземный издатель, а самый что ни на есть петербургский, он приложил к переводу на немецкий оригинальный русский текст и продает через книгопродавца Ширяева[3]. По законам нашим, из-за приложения немецкой версии не должен автору ни копейки.

Двуязычный «Пленник» продается даже лучше простого русского текста и почти раскуплен. Все, кто хотели получить «Пленника», имеют его на двух языках сразу.

Александр может забыть о втором издании, которое он как раз планировал поручить Плетневу или Гнедичу[4]. А также о денежном своем вознаграждении, на которое возлагал такие надежды.

АЛЕКСАНДР(из глубины дома)

Сукин сын! Подлец! Каналья!

ОТЕЦ (нахмурившись)

А сколько мы могли выручить за «Пленника»?

БРАТ

От полутора до трех тысяч, как говорил Александр.

ОТЕЦ

Да, неприятно. Они бы очень и очень пригодились.

Снова раздаются выстрелы.