Я знал его (СИ)

Она помнила свою мать, огромную и тёплую. Она помнила, как просыпалась в ней и становилась великой, абсолютной и неуязвимой. И в безопасности. Поднятая над всеми. Чтобы ничто и никто не смог больше её ранить. Словно она летела.

Когда она увидела свою мать в последний раз, она парила над полом. Весьма занятно.

Аска застегнула свой лифчик и посмотрела на своё отражение в зеркале на двери ванной. Она закончила мыться и настало время одеваться. Важно мыться и одеваться каждый день, говорили ей. Поэтому она мылась и одевалась. Потому что если не будет, то они рассердятся.

Она посмотрела на себя. Она полагала, что была красивой и милой. Она знала, что в юности была красивой и милой. Но в последнее время

Шрамы беспокоили её. Казалось, они всегда были источником назойливого раздражения. Всё время, что они были у неё. То есть, вроде бы очень давно, но она не могла точно вспомнить, когда получила их. И как. Она, казалось, припоминала что-то о небе и летящих в нее стрелах извилистой агонии и

Она помнила, что было больно, когда рождался Рёдзи. Словно её разрывали повдоль. Казалось, что в последнее время она могла вспомнить только боль. Её руки поднялись к шее. Она почти могла увидеть синяки из её памяти. Тёмные пятна тонких пальцев, охватывавших её, чтобы без сожаления забрать личность и индивидуальность. Маленькие руки вокруг маленькой шеи, заполненные

Ненавистью. Она знала эту эмоцию. По крайней мере, она верила в это. Сейчас в этом было так трудно быть уверенной. Она сказала, что знала, потому что этого ожидали люди. А она не хотела, чтобы они сердились и переставали смотреть на неё. Но, более важно, если они сердились, то могли забирать у неё вещи.

Она помнила, что сразу после рождения Рёдзи плохие люди хотели забрать его. Забрать его у неё. Его матери. Но потом они вернули его. И она была счастлива. По крайней мере, она думала, что была счастлива. Они сказали ей быть с ним осторожной, и милой, и никогда - грубой. И потому что она не знала, что ещё с ним делать, она согласилась.

Потом они говорили странные вещи. О ядрах, и желаемых психологических паттернах, и модифицированном развитии эго, и необходимом влиянии матери. Много длинных слов, от которых её уши начали болеть.

Но она была рада, что Редзи снова был её. Он был её, когда был внутри неё, и он был её, когда был снаружи её тоже. Так и должно было быть. Навсегда. Навечно. На

Оранжевый цвет вплыл в её мысли.

Да, верно. Оранжевый был вечным цветом. Он поддерживал её смерть. И теперь он поддерживал её жизнь. Мысли об оранжевом всегда вызывали неясные воспоминания, воспоминания, которые одновременно были более и менее ясными, чем остальные.

Она плыла. Кажется, она помнила цвета, но все они были странными и неописуемыми. Слова не существовали внутри неё. Мысли тоже. Было лишь присутствие и продолжение.

Сначала была темнота. Потом она поднялась, словно свадебная вуаль, и она почувствовала, как её изувеченное тело колышут потоки воздуха, как воздушные руки бережно поднимают её в мир определений и реальности. Оранжевое море исчезло, и внезапно у неё появились мысли, и чувства, и воспоминания, и ощущения. И эмоции. Такие как страх, как одиночество, как отвращение. И, конечно, ненависть.

Но прежде чем все они ворвались в неё, она увидела в оранжевом последнее. Белое лицо. Не бледное, которое она всегда ожидала от неё, а белое. Только белое. Белая кожа, белые зубы, белые волосы, но красные глаза. Грязные мерзкие красные глаза. Смотрящие прямо на неё. Будто она была номером в цирке. Запертая в клетке с одним глазом и одной рукой.

Белая штука улыбалась ей.

Имя. Имя пришло ей на ум, но оно всё ещё было туманным. Она сильно сконцентрировалась на нём, и вскоре вспомнила цифру "один". Нет, не один. Первый. Первый что-то. Первый ребёнок? Да, Первый Ребёнок. Рёдзи был её первым ребёнком тоже. У него были рыжие волосы. Но глаза голубые. Голубые глаза были хорошими. Красные глаза были плохими. Как цифра один.

Один. Одна, порознь. Одна, она была одна.

"Сука".

Белая штука улыбалась ей. Словно она была везде. И нигде тоже. Вокруг, повсюду, но не вокруг или повсюду. Но белая штука улыбалась и чувство везде росло и росло, пока его не вырвали, и затем всё рухнуло и устремилось в нигде, чтобы заполнить её тем, что ей принадлежало, чтобы она могла снова думать и чувствовать. Это было ужасно, но этого она хотела. Она думала, что думала, что хотела.

"Сука".

Она проснулась и вокруг её шеи были руки. С глазами над ней, которые видели сквозь её лицо на её внутренности, и из которых пошла вода, когда она коснулась их. Голос, который плакал. Ум, который всегда был где-то в другом месте.

Он смотрел на неё, хотя она была мёртвой. Он думал о ней, хотя она была инертной. Он произносил её имя, когда должен был делать с ней вещи, которые не дадут ему снова душить её. И началось то побуждение, та мотивация

Шёл день за днём и они были единственными живыми в мёртвых местах, где они ходили и спали. Они были одни.