Ничего не поделаешь. Настала пора, когда у Мэйбл одно за другим вылезут все перья, а на их месте вырастут новые. Чтобы отрастить себе новое оперение, Мэйбл должна быть сытой и жирной. Поэтому всю неделю я пичкаю ее перепелками и фазанами. Мэйбл разжирела, как индюшка, и в глубине души я боюсь, что она начнет беситься. Книги утверждают, что разжиревшие тетеревятники всегда бесятся. Впрочем, они опять ошибаются. Откормленная Мэйбл относится к посторонним хуже, чем раньше, но со мной она по-прежнему ласкова, как котенок. Все утро мы играли. Я бросала ей бумажные шарики, а она их ловила. Вот уже час она дремлет у меня на руке, а я смотрю какую-то дурацкую передачу по телевизору. «Ну ладно, Мэйбл, пора спать», – говорю я ей, сажаю на присаду в соседней комнате и, выключив свет, сама отправляюсь в постель.
Случаются непостижимые страшные вещи, когда привычный мир за несколько секунд преображается до неузнаваемости. Во втором часу ночи мне приснился один из самых жутких кошмаров в моей жизни. В последнее время мне обычно снилось что-нибудь несущественное и приятное, но в этом кошмаре некто или скорее нечто – поскольку человеческому существу это было бы не под силу – схватило конец моей кровати и стало сильно ее трясти, стараясь скинуть меня на пол. Во сне мне было очень страшно, но наяву все оказалось гораздо хуже. Вскрикнув, я просыпаюсь. И это уже не сон.
Моя кровать по-прежнему трясется. Ходит ходуном и скрипит, хотя в комнате никого нет.
Я обливаюсь холодным потом, трясусь сама как осиновый лист и не могу пошевелится. Не понимаю, что происходит. Ужас наваливается на меня с километровой высоты. Кровать по-прежнему бессмысленно дергается. Я в шоке от невероятности происходящего.
Внезапно кровать останавливается. Несколько секунд я лежу, не в силах шевельнуть даже пальцем. Понимаю, что давно уже не дышу, и начинаю судорожно хватать ртом трясущийся воздух. Надо мной все еще качается абажур.
Внезапно до меня доходит.
– Землетрясение! – вопит она. – Ты почувствовала?
Я начинаю ругаться. Она тоже. Мы не находим обычных слов и пытаемся успокоиться, обмениваясь крепкими выражениями. Не помогает. Я уже бросила трубку, но все равно волнуюсь. Вытягиваю перед собой руки ладонями вверх и вижу, что они трясутся. «Успокойся, Хелен, – убеждаю я себя. – Ничего страшного не произошло. Дом не рухнул. Земля не разверзлась». Но толку от этого немного. Землетрясение пробудило во мне детскую боязнь конца света, страх перед гибелью мира в геенне огненной. Выходит, все это время в моей душе дремали старые, глубоко укоренившиеся страхи. Мир стал расползаться по швам, и мне его не залатать. Потом я вспоминаю Мэйбл и рассказы о том, как животные спасаются бегством от землетрясений.