«Я» значит «Ястреб»

Нахожу дверцу. Она открыта. Бросив радиопеленгатор на синюю кормушку, бегу внутрь. Мэйбл уже не видно среди лавровых ветвей. Она сидит на верхушке, отвернувшись от меня, и, прежде чем я успеваю перевести дух, срывается и летит быстро и целенаправленно меж залитыми солнцем ветвями. Черт! Черт! Спотыкаясь о сучья, проношусь мимо маленьких фазаньих садков из гофрированного листа по земле, утрамбованной тысячами птичьих лапок. И каждую секунду жду окрика разъяренного егеря. «А вдруг у него дробовик?!» – думаю я и вижу в дальнем углу вольера облако темно-желтых и кремовых, цвета капучино, перьев. Это Мэйбл спикировала на отчаянно хлопающую крыльями самку фазана. Когда подбегаю, Мэйбл уже сидит в черной луже стоячей лесной воды, расправив крылья над безжизненной тушкой злополучной птицы. Внезапно из-под крыла Мэйбл высовывается еще одна самка фазана, и ястреб тут же вонзает в нее когти. Теперь у Мэйбл по фазанихе в каждой лапе. Боже, это просто кровавая бойня! Хвост Мэйбл развернут над лужей, лапы утопают в фазаньих перьях, и все ее существо бьет зловещая частая дрожь.

Фазаны мертвы. Одного я запихнула себе в карман, а другого ощипывает мой блудный ястреб. Тучи мягких контурных перьев летают по вольеру и застревают в сетке ограждения. Нужно скорее уносить ноги, пока с нас не потребовали объяснений. Дрожа от волнения, я снимаю Мэйбл с добычи и… наношу себе очень неприятную рану: разрезая фазанье сухожилие, снимаю со своего большого пальца изрядный кусок кожи. Потом сажаю Мэйбл назад на перчатку, сую ее незаконную жертву в карман жилетки, и только теперь задумываюсь о кровоточащем пальце. Рука не то, чтобы вся в крови, но я чувствую, что кровь все еще капает на землю. С силой прижимаю раненый палец к охотничьей куртке. Понимаю, что ткань кишит микробами, но надо же как-то остановить кровь. Надо. Остановить. Кровотечение. Пока я бреду до машины и еду к дому Стюарта, кровь из пальца все течет. «Ноги моей там больше не будет! – твержу я про себя. – Ни за что и никогда!»

В марте 1949 года Рен Говард из издательства «Джонатан Кейп» отправился на Нормандские острова к Уайту, переселившемуся в новый дом на острове Олдерни – идеальное убежище от налоговых инспекторов и окружающего мира. Уайт приобрел в Сент-Анне белый трехэтажный дом, увитый магнолией. И наполнил его новыми вещами. В доме появились его собственные сюрреалистические картины, кабинетный рояль, серебряные подсвечники и статуэтка императора Адриана. На окнах висели темные занавеси, украшенные изображениями букетов из призрачных серебристых роз, еще там были пластинки с джазовой музыкой и стулья в стиле короля Якова. В гостиной стоял диван, на который Уайт и усадил Говарда. Диван показался Говарду ужасно неудобным. Он привстал и пощупал валик. Под ним что-то лежало. Засунув руку, Говард извлек из-под валика пачку бумаг и осведомился у Уайта, что это. Уайт очень смутился и объяснил, что это рукопись его книги о ястребах. Он не хотел ее печатать, потому что стал настоящим мастером и знатоком охоты с хищными птицами лишь после того, как написал эту книгу, и ныне стесняется кое-чего из написанного. Да и ястреб его потерялся.

Говард пробежал глазами первые несколько страниц рукописи, и она показалась ему небезынтересной. Он взял ее с собой в спальню и за ночь прочитал всю. На следующее утро он убедил Уайта отдать ему рукопись, чтобы отвезти в Лондон, ибо, по его мнению, ее непременно следовало опубликовать. Сначала Уайт ужаснулся одной лишь мысли о публикации, но шли недели, и постепенно Говарду и его друзьям удалось уговорить Уайта, и тот согласился напечатать книгу при одном условии: он обязательно должен написать к ней послесловие, объяснив, как на самом деле следовало бы обучать ястреба, исходя из собственного последующего опыта.

Вышедшая в 1951 году книга «Ястреб-тетеревятник» не стала бестселлером, но, как ни странно, в редакцию пришло множество читательских писем. В некоторых книгу хвалили. Другие письма были странного содержания. Например, один читатель хотел подарить Уайту орла. Некоторым читателям книга откровенно не понравилась. А одно из таких писем Уайт никогда не мог забыть. Оно задело его за живое. Автором был человек, который, по его словам, тридцать лет читал лекции о птицах и наблюдал за ними всю жизнь. «Как вы смеете рассуждать о любви к птице после того, как упивались извращенными истязаниями наших прекрасных хищных пернатых? – писал он. – Неужели в мире и без того мало жестокости? К чему вы преумножаете ее ради своего удовольствия и развлечения?»