Я выжгу в себе месть

Журчащая речка текла возле оврага. Василика слышала ее пение издалека, но не всегда приходила на берег – Костяная ведьма не всегда отпускала. Сегодня же девка ощущала себя удивительно свободной. Грязная рубашка мигом полетела на землю, и Василика с улыбкой погрузилась в прохладную воду.

– Хорошо ли тебе, девица? – тут же показалась певучая русалка.

– Хорошо ли тебе, красная? – протянула вторая, хитро улыбнувшись.

С водяницами нельзя было разговаривать до тех пор, пока не проведешь в Лесу хотя бы год, а лучше – два, тогда сам Леший с мавками и лешачатами принимал тебя под свою защиту, оберегал, и ни одна чешуйчатая дева уже не смела утащить тебя на речное дно. До того – ни словечка.

Василика усмехнулась, взглянула на обеих красавиц, невольно залюбовалась растрепанными зелеными прядями, но тут же встряхнулась. Нет, не время было водить хороводы с нечистью. Она начертила возле чистой одежды обережный знак, чтобы озорные лешачата не утащили, и принялась стирать испачканную мукой рубаху.

– Потанцуй с нами, милая, – опять позвали ее русалки. – Потанцуй, потанцуй! Жалко тебе, что ли?

Они взмахнули рыбьими хвостами. На лицах застыли медовые улыбки, но Василика чувствовала их злобу и негодование. Не нравилось водяницам, что живая молодица не отвечает, не тянет руки, полные теплой крови, к песчаному дну, не любуется ракушками. Нет, не поддавалась им хитрая Василика, оттого русалки начали кружить вокруг, дергали за плечи, били хвостами.

– Потанцуй! – сладко шептали в уши. – Попляш-ши!

Не хотели водяницы упускать добычу. Не зря говорили, что и лес, и река любят людскую кровь, горячую, сладкую, словно только что сваренный сбитень. Но Василика воззвала к силе, пламя заиграло, потекло по телу, забегали огоньки у кончиков пальцев. Русалки с шипением отпрянули. Она зарычала не по-человечески, затопала ногами, прогоняя незваных девок. Те оскалили клыки, но быстро уплыли прочь. Вода в бурной речке запела по-иному. Если раньше ее журчание зазывало Василику, обещало ей несметные сокровища, то теперь рассерженные волны гнали ее и толкали к берегу. Но девица не обращала на то внимание, продолжая выполаскивать рубашку.

Теперь, когда русалок не было рядом, Василика могла спокойно очистить ткань от пятен, а затем окунуться с головой в воду. С бурным течением уплывала грязь, намокшие волосы прилипли к спине. Впереди замелькал полупрозрачный силуэт. То был молодой водяник, который любил подглядывать за купающимися девками. В отличие от своих сестер, он держался в стороне и редко приближался к живым.

Водяники редко утаскивали молодиц. Василика знала, что они больше любили детей. Оказавшийся у воды младенец мог стать им новым братом. Иной раз матери сами отдавали водяникам детей, желая избавиться от лишнего рта. За это водяники дарили женщинам жемчужные ожерелья. Получив подобный дар, можно было безбедно прожить три весны, а то и вовсе сколотить небольшую мельницу. Калина как-то рассказывала, что дочка мельника в Радогощи нарочно отдала ребенка водянику, чтобы тот не портил жернова. Василике это казалось дикостью. Она не понимала, как можно было носить под сердцем дитя, а после хладнокровно оторвать его от груди.

Другое дело – игоши. О, их в Радогощи было много. Ровно столько, сколько девок с несчастливой долей: одни влюбились в неровню, другие сбегали из дома летними вечерами, а третьих попросту обманули. Скинутые младенцы всегда возвращались. Одни тихонько завывали и плакали по ночам, не давая спать, другие же выползали и терзали горе-матерей. Калина рассказывала, что один такой вгрызся в живот родительницы и убил несчастную. Недаром Ягиня ругалась, когда слышала о гулящих незамужних девках. Ведьма корила их за то, что те отказывались пить снадобья, а после не знали, что делать с растущим животом, куда девать глаза от стыда и как потом общаться с односельчанами.

Василика еще раз окунулась с головой в бурную реку.

А ведь она могла бы сбежать, вернуться в деревню и стать хорошей травницей. Ягиня никогда ее не удерживала. Наверное, знала, что в груди Василики давно уже зародилось щемящее чувство любви к еловым лапам, запаху хвои, речным песням и даже нечисти. Она дышала вместе с Лесом, и он принимал ее. Чем громче шумели зеленые кроны, тем веселее становилось у Василики на душе. Духи Нави и те казались родными – мертвыми, холодными, но до жути близкими и понятными.

Василика промыла распущенные волосы и вышла из воды. Больше не было косы до пояса – неровно обрезанные кудри свисали чуть ниже лопаток. Девка отстригла их две седмицы назад и ничуть не жалела, наоборот, до ужаса хотелось похвастаться перед Калиной и сестрами. Мачеху наверняка хватил бы удар. Василика же чувствовала легкость, как будто с плеч спало тяжелое бремя. Раньше чернавки делали ей разные косы, вплетая в них цветные ленты или сияющие каменья, но теперь ни служанок, ни времени следить за волосами не было.