Я – выкидыш Станиславского

Первое свидание Фаины, тогда еще не Раневской, а Фельдман, имевшее место в ранней молодости, вышло неудачным. Фаина Георгиевна вспоминала, что гимназист, поразивший ее сердце, имел замечательную фуражку, где над козырьком был надраенный герб гимназии, а тулья по бокам ее была опущена чуть ли не до ушей. Это великолепие буквально сводило юную Фаину с ума.

Придя же на свидание, Фаина, к своему удивлению, застала на указанном ей гимназистом месте — скамейке в городском саду — незнакомую девочку. Девочка попросила Фаину уйти, объяснив, что та уселась на скамью, на которой у нее назначено свидание. Фаина отказалась, объяснив, что и она находится здесь по той же причине.

Вскоре на горизонте возник герой-гимназист, нисколько не смутившийся при виде обеих своих дам. Как ни в чем не бывало он уселся на ту же скамью между ними и стал насвистывать какой-то мотивчик.

Незнакомка вновь потребовала от Фаины, чтобы она немедленно удалилась, на что Фаина ответила категорическим отказом.

Препирательства двух девочек длились долго. Каждая из них ревностно отстаивала свои права на заскучавшего к тому времени гимназиста. Затем гимназист и соперница Фаины пошептались, после чего та принялась кидаться в Фаину камнями.

Фаина заплакала и ушла, но вскоре вернулась и, остановившись в нескольких шагах от скамейки, на которой ворковали люди, разбившие ее сердце, с пафосом воскликнула: «Вот увидите, вас накажет Бог!»

И ушла, преисполненная достоинства и сознания выполненного долга.

Однажды Фаину Георгиевну спросили, была ли она когда-нибудь влюблена.

В ответ Раневская рассказала, как в девятнадцать лет она поступила в провинциальную труппу и сразу же влюбилась. Да не в какого-нибудь статиста, а в первого героя-любовника, писаного красавца!

Тот долго не замечал Фаину, но однажды вдруг подошел к ней сам и произнес своим обворожительным баритоном: «Деточка моя, вы возле театра комнату снимаете, не так ли? Так ждите меня в гости сегодня вечером. Буду у вас в семь часов».

Обрадованная чуть ли не до беспамятства, Фаина побежала к антрепренеру, выпросила у него сколько-то денег в счет жалованья, на которые накупила вина и разнообразной еды.

Придя домой, она накрыла стол, оделась, накрасилась и стала ждать своего милого. Прождала час, другой, постепенно начала волноваться, но в девятом часу кавалер пришел… вдребадан пьяный и в компании с какой-то посторонней бабой!

«Деточка, — попросил он заплетающимся языком, — пойдите, дорогая моя, погуляйте где-нибудь пару часиков!»

Раневская никогда не упоминала о том, что она сказала в ответ на эту просьбу. Добавляла только: «С тех пор не то что влюбляться — смотреть на них не могу: гады и мерзавцы!»

Иногда она шутила на тему любви. В своей обычной манере, где к иронии часто примешивалась горечь: «Если женщина идет с опущенной головой — у нее есть любовник! Если женщина идет с гордо поднятой головой — у нее есть любовник! Если женщина держит голову прямо — у нее есть любовник! И вообще — если у женщины есть голова, то у нее есть любовник!» Вроде бы ничего грустного, но если вдуматься…

Порой Раневская высмеивала свое одиночество: «Союз глупого мужчины и глупой женщины порождает мать-героиню. Союз глупой женщины и умного мужчины порождает мать-одиночку. Союз умной женщины и глупого мужчины порождает обычную семью. Союз умного мужчины и умной женщины порождает легкий флирт».

Всесоюзная слава и поклонение толпы не сделали, не могли сделать Раневскую счастливой.

«Столько любви, а в аптеку сходить некому», — сетовала Фаина Георгиевна.

Признание ее таланта не могло заменить личного счастья. Дмитрий Шостакович подарил ей фото с надписью: «Фаине Раневской — самому искусству»… Ей присвоили звание народной артистки… Зрители шли в театр «на Раневскую»… Фильм с ее участием был обречен на успех… У нее были близкие подруги, такие как Павла Вульф, Нина Сухоцкая, Любовь Орлова… Казалось, что у нее было все, что нужно для счастья, но вот счастья-то как раз и не было.

Кстати говоря, талант Раневской так и не был востребован сполна. За всю свою долгую жизнь она не сыграла и трех десятков ролей в кино, причем большинство из них были эпизодическими. Для такой актрисы, как Фаина Георгиевна, этого конечно же мало, очень мало. Да и в театре Раневскую не баловали ролями…

Одиночество Раневской было созвучно одиночеству ее дарования, оказавшегося неудобным в те времена, когда талант отступал перед идеологией, когда серая посредственность, играя Ленина или Брежнева, могла вознестись к вершинам славы, а всего лишь одно неосторожное слово могло стоить человеку не только карьеры, но и жизни.