Я выбрал путь смерти

— Они все смотрят в карман налогоплательщиков, чтобы в нем не остался последний завалявшийся рубль, да грызутся с Думой как собаки, забывая о том, что прежде всего каждый из них должен беспокоиться о повышении благосостояния страны, благополучии граждан и о будущем, которое не должно быть таким нищенским, как у наших солдат в Чечне. Так я говорю, Александр Георгиевич?

— Спору нет, — согласился Махновский.

— Говорят, что чеченцы очень воинственны, — поинтересовался у него Провоторов, воспользовавшись возникшей паузой.

— Они такие же, как все люди. Среди них есть смельчаки, есть трусы и предатели. Среди тех, с кем мне пришлось вступить в схватку, только один смог умереть гордо, как настоящий мужчина.

— Расскажите нам об этом эпизоде, — попросил его Осипов.

— Армейская разведка нам сообщила, что в Бамут должны прибыть грузовики с оружием. Нашей группе было поручено их захватить, а боевиков, сопровождавших груз, уничтожить. На пути следования колонны мы устроили засаду, разделившись на два отряда. Моему отряду предстояло уничтожить боевиков, которые будут охранять конец колонны. Другому отряду поручалось уничтожение боевиков, следовавших во главе колонны. Мы договорились между собой: пока мой отряд не начнёт боевых действий, открыв стрельбу по хвосту колонны, бойцы первого отряда не должны себя преждевременно раскрывать. Своей стрельбой мы давали бойцам возможность узнать, что колонна боевиков попала в кольцо, которое нами замкнулось. Колонна с оружием состояла из пяти автомобилей. В двух «КАМАЗах» ехала охрана: тридцать боевиков в каждом автомобиле. Один «КАМАЗ» двигался впереди колонны, другой замыкал её. В середине каравана двигались три «ЗИЛа», гружённых оружием. Сами понимаете, что все боевики были вооружены стрелковым оружием, как говорится, до зубов. Мы с ними справились легко, но один боевик в последнем «КАМАЗе», как я позже узнал, тяжело раненный в бедро, находясь в удобной позиции с ручным пулемётом, оказал нам упорное сопротивление. Мы его долго не могли подавить. Я был обозлён его упорством, заполз ему в тыл. В горячке так полоснул его ножом по животу и груди, что у боевика лёгкие полезли наружу. Схватившись руками за грудь, он как-то отрешённо, спокойно, будто не о себе, а о ком-то другом, промолвил: «Вот я и пришёл домой». Сколько у меня с чеченцами до этого эпизода и после было стычек, я более достойного противника не встречал. Чаще всего нам попадались бандиты, которых мы не убивали, а вешали, а кое-кого и бронетранспортёрами разрывали на части…

— Это с кем же из боевиков вы так жестоко поступали? — поинтересовался Транквиллинов.

— С теми, кто издевался над трупами наших солдат. Представьте: одни боевики на глазах у других боевиков у наших убитых солдат отрезали уши, носы, половые органы. Были такие изверги, которые отрезанные половые органы вставляли убитым солдатам в рот. Мы за такими негодяями охотились как могли.

— Как же вы узнавали о таких извергах? — спросил Транквиллинов.

— О них нам рассказывали пленные боевики. Поймав такого негодяя, мы ему устраивали позорную смерть. Каким бы плохим человеком ни был пойманный нами мясник, он все равно оставался мусульманином. Мы его вешали, и он умирал, а по мусульманской вере у такого человека душа не могла выйти через голову и попасть к Аллаху, а покидала тело через задний проход. Души людей, умерших таким образом, в рай не могли попасть. Так постепенно мы и отучили негодяев издеваться над нашими убитыми солдатами.

— А вы не боялись, что и чеченцы могли устроить на вас охоту, поймать и повесить? — поинтересовался у него Транквиллинов.

— Я профессиональный военный, прошедший, кроме Чечни, ещё и Афганистан. Мою группу чеченцы знали. Нас они прозвали дикими индейцами, а меня — Бешеным Волком. За всю военную кампанию в Чечне среди боевиков не нашлось желающих потягаться с нами силами.

— Почему же они прозвали вас дикими индейцами?

— Когда мы выходили на боевые операции, то не боялись смерти, были уверены в себе. Как американские индейцы, мы раскрашивали свои лица в краски войны. Нас легко было отличить от всех других военнослужащих. У меня был на голове индейский убор из тридцати птичьих перьев, среди них было несколько перьев беркута. Результативность наших операций создала нам определённую славу.

— Украшение, которое я вижу у вас сейчас на шее, — это дань моде, стремление выделиться среди окружающих или символ чего-то? — полюбопытствовал Транквиллинов.

— Это не украшение, а амулет, который оберегает меня от опасности. Я немного колдую: занимаюсь знахарством, умею общаться с духами, и в том, что мои бойцы не погибли в боях с дудаевцами, не исключено, есть доля волшебной силы, которую я смог с помощью шаманства влить в своих бойцов. Между прочим, скоро я поеду на праздник «русских индейцев», но на эту тему не буду распространяться.