«Я встретил вас…»

Тютчев же, имея большой опыт дипломатической работы и хорошо зная соотношение сил в Европе, предугадывает назревающую Крымскую войну, осуждая при этом политику царизма перед позорной бойней. Предчувствуя надвигающиеся события, он сравнивает свои ощущения с ощущениями человека, запертого в карете, которая «катится по все более и более наклонной плоскости», и вдруг замечающего, что «на козлах нет кучера». Сразу вспоминаются написанные поэтом строки:

О вещая душа моя!
О сердце, полное тревоги…

А вот как писал о Николае I Аксаков писательнице Надежде Степановне Кохановской: «Я считаю его… тупоумнейшим человеком, служившим верою и правдою своим убеждениям фельдфебельским… я считаю Николая Павловича просто душегубцем: никто не сделал России такого зла, как он».

Тютчев же откликнулся на кончину царя так:

Не Богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей…

Помня о трех больших статьях поэта конца сороковых годов XIX века, в основном касающихся политической обстановки в Европе, министр иностранных дел князь Александр Михайлович Горчаков посоветовал Тютчеву помещать свои статьи в «Journal du Nord». На что Федор Иванович не без иронии ответил, «что он мог бы сказать только то, что не следует говорить» (намек на свое недовольство ведением Россией войны), поэтому и решает воздержаться от публикаций. Будучи почти в приятельских отношениях с будущим российским канцлером, Тютчев мог себе позволить подобные высказывания.

Но Горчаков не останавливается и предлагает поэту быть редактором «нового журнала или чего-то в этом роде». Но Тютчев по-прежнему и здесь видит немало затруднений для себя и отказывается. Зато он составляет для Горчакова записку «О цензуре в России», которая произвела известное впечатление в придворных кругах. Видимо, эта записка и стала основным доводом к назначению Тютчева в апреле 1858 года Председателем Комитета цензуры иностранной с оставлением в ведомстве Министерства иностранных дел.

Интересно, что и Аксаков и Тютчев, несмотря на запрет правительства, будучи за границей, встречались с Александром Ивановичем Герценом. А потом и некоторые произведения обоих были опубликованы в запрещенных в России герценовских изданиях. Первым посетил Герцена в августе 1857 года в Лондоне Аксаков, после чего у них установились деловые и дружеские отношения. А через год, в четвертой книжке герценовской «Полярной звезды», были напечатаны судебные сценки Ивана Сергеевича «Присутственный день уголовной палаты». Затем Аксаков в течение нескольких лет был одним из тайных корреспондентов Герцена.

Видимо, об этой переписке знал Тютчев. Он в марте 1865 года дважды встречался с Герценом в Париже. Встреча эта произвела на Герцена большое впечатление, ибо через день после второй встречи, 11 марта, в письме к Николаю Платоновичу Огареву он отозвался о поэте с большой похвалой. Это подтверждает, кстати, давнее знакомство Герцена с поэзией Тютчева, которую он высоко ставил. Ценил он поэта как превосходного собеседника, считал умнейшим человеком. Герцен же первой публикацией поместил в январской книжке «Колокола» за 1864 год стихотворение Тютчева «Гуманный внук воинственного деда…» (Его светлости князю А. А. Суворову).

Конечно же и Аксаков горячо любил и ценил поэтический талант Тютчева. Поэтому, когда он вплотную начал заниматься редакторской деятельностью, в его изданиях непременно появлялись стихотворения поэта. Весной 1858 года Иван Сергеевич наконец получил разрешение на издание собственной газеты «Парус», а потом стал редактором и журнала «Русская беседа», основного органа печати славянофилов. И вот в десятой книжке «Русской беседы» за 1858 год появилось шесть новых стихотворений Тютчева.

Среди них есть одно, которое наиболее полно выражало тревожащие поэта мысли накануне предстоящей реформы – освобождения крестьян от крепостной зависимости. Это видно уже в первых строках стихотворения.

Над этой темною толпой
Непробужденного народа
Взойдешь ли ты когда, Свобода,
Блеснет ли луч твой золотой?..

Несмотря на отдельные либеральные высказывания поэта, нельзя забывать, что принадлежал-то он к привилегированному классу. Взгляды его чаще всего совпадали с теми, которых придерживались и в правительственных кругах. Ну а если они в чем-то и не совпадали, то за свои «крамольные» высказывания Тютчев вряд ли мог подвергнуться серьезным преследованиям.

Правда, чем больше он служил в Комитете, тем больше убеждался в невозможности внесения каких-либо улучшений в действия цензуры, реальности здоровых контактов с правительством. «У меня на днях была неприятность в министерстве, – сообщает он жене однажды, – все по поводу этой злосчастной цензуры… Не будь я так нищ, я с наслаждением бросил бы им в лицо содержание, которое я получаю, и открыто сразился бы с этим стадом скотов».